Женская война

«О, — говорила она сама себе, — пусть мне запрещают, я все-таки увижу его! Эти крики, наверно, донеслись до него, и он может подумать, что я забываю его, он может обвинять меня, может проклинать меня… О! Мне кажется изменой каждое мгновение, если я не стараюсь найти средство успокоить его; мне нельзя оставаться в бездействии, когда он, вероятно, зовет меня на помощь. Да, надобно видеть его!.. Но, Боже мой! Как? Кто проведет меня в тюрьму? Какая власть отопрет мне ворота? Принцесса отказала мне в пропуске туда, но она столько для меня сделала, что имела на это право. Около крепости есть враги, есть караулы, есть целая толпа, которая ревет, чует кровь и не хочет выпустить добычу из когтей. Подумают, что я хочу увести его, спасти… Да, да, я спасла бы его, если б он не был под охраной честного слова принцессы. Если скажу им, что хочу видеть, только видеть его, они не поверят мне, откажут в моей просьбе, и притом же решиться на такую попытку против воли ее высочества не значит ли потерять оказанную мне милость?.. Принцесса может взять тогда свое честное слово назад… И, однако, оставить его в неизвестности и страхе во всю эту долгую ночь невозможно!.. Невозможно для него, я это чувствую, и еще больше невозможно для меня!.. Господи Боже, молю, просвети меня!»

И госпожа де Канб, вновь преклонив колени перед своим распятием, принялась молиться с таким жаром, что он тронул бы даже принцессу, если б та могла видеть ее.

— Нет! Я не пойду, не пойду! — говорила Клер… — Понимаю, что мне нельзя идти туда… Может быть, всю ночь он будет обвинять меня… Но завтра… завтра я непременно оправдаюсь перед ним.

Между тем шум, возраставшее бешенство толпы и отблески зловещих факелов, долетавшие до нее и освещавшие ее комнату, ранее погруженную в темноту, так напугали молодую женщину, что она зажала уши руками, закрыла глаза и прижалась лицом к аналою.

В это время дверь отворилась и неслышно вошел какой-то мужчина. С минуту он стоял на пороге, смотря с ласковым состраданием на ее скорбно поникшие плечи, потом, видя, что она рыдает, подошел, вздохнув, и прикоснулся к ее руке.

Клер вскочила в испуге.

— Господин Ленэ! — сказала она. — Ах, господин Ленэ, стало быть, вы не забыли обо мне?

— Нет, — отвечал он. — Я подумал, что вы, может быть, не совсем успокоились, и решился прийти к вам спросить, не могу ли каким-то образом быть вам полезным?

— О дорогой господин Ленэ, — вскричала виконтесса, — как вы добры и как я вам благодарна!

— Кажется, я не ошибся, — сказал Ленэ. — Бог свидетель, редко ошибаешься, когда думаешь, что люди страдают, — прибавил он с грустной улыбкой.

— Да, да, сударь, — воскликнула Клер, — вы совершенно правы: я очень страдаю!

— Однако вы получили все, чего желали, сударыня, и даже более, чем я сам ожидал, признаюсь вам.

— Разумеется, но…

— А! Понимаю… Вы пугаетесь, видя радость черни, которая жаждет крови, и жалеете о том несчастном, который умрет вместо вашего возлюбленного?

Клер поднялась с колен и, побледнев, несколько минут пристально смотрела на Ленэ; потом положила руку на лоб, покрытый холодным потом.

— Ах, простите мне или, лучше сказать, проклинайте меня господин Ленэ! Я эгоистка, я даже не подумала об этом. Нет, Ленэ, нет, я должна признаться вам со всем смирением моего сердца: я боюсь, плачу, молюсь только за того, который должен жить. Предавшись до конца моей любви, я забыла о том, который должен умереть!

Ленэ печально улыбнулся.

— Да, — сказал он, — это должно быть так, это в натуре человеческой. Но, может быть, из этого эгоизма отдельного лица составляется благоденствие всех. Каждый шпагою очерчивает круг около себя и своих. Ну, виконтесса, докончите вашу исповедь. Признайтесь откровенно, что вы нетерпеливо желаете, чтобы несчастный умер поскорее, потому что смерть его обеспечит жизнь вашего жениха.

— Об этом я еще не подумала, Ленэ, клянусь вам! Но не принуждайте меня к этой мысли, я так люблю его, что в безумии от своей любви способна желать всего…

— Бедное дитя! — сказал Лене с глубоким состраданием. — Зачем не сказали вы всего этого прежде?

— Боже мой! Вы пугаете меня! Разве я уже опоздала? Разве он еще в опасности?

— Нет, потому что принцесса дала честное слово, но…

— Что значит это «но»?

— Но, увы, на этом свете нельзя быть уверенным ни в чем. Вы, как и я, думаете, что он спасен, однако вы не радуетесь, а плачете?

— Ах, я плачу, друг мой, потому что не могу видеться с ним, — отвечала Клер. — Вспомните, что он, вероятно, слышит эти страшные крики и думает, что смерть близко; вспомните, что он может обвинять меня в холодности, в забвении, в измене! Ах, Ленэ, Ленэ, какое мучение! Воистину, если б принцесса знала, как я страдаю, то, верно, сжалилась бы надо мною!

— Так надобно повидаться с ним, виконтесса.

— Повидаться! Но это невозможно! Вы хорошо знаете, что я просила позволения у ее высочества и она отказала.

— Знаю… и в глубине души даже согласен с нею… однако же…

— Однако вы призываете меня к неповиновению! — сказала Клер в изумлении и пристально посмотрела на Ленэ, который смутился и опустил глаза.