Женская война

— Черт возьми, — сказал он после нескольких минут глубокого раздумья, во время которого прочие всадники смотрели на него с некоторым замешательством. — Как же попасть в парк? Войти в ворота или перелезть через решетку? Впрочем, подъедем к первым воротам или к первой калитке, и мы, верно, войдем. Таких прекрасно обмундированных молодцов, как мы, не оставят за воротами, если туда впускают людей, одетых так, как те, которых мы встречаем с самого утра.

— Повторяю вам, Ковиньяк, — отвечал тот всадник, к которому начальник обратился с речью, — повторяю, что эти плохо одетые люди, теперь разгуливающие в парке, несмотря на то, что их костюмы похожи черт знает на что, имели перед нами важное преимущество: они знали пароль. Мы же не знаем пароля и не попадем в парк.

— Ты так думаешь, Фергюзон? — спросил с уважением к мнению товарища первый всадник, в котором читатель узнал уже давнишнего нашего приятеля, являвшегося на первых страницах этой истории.

— Думаю! Нет, не только думаю, а даже совершенно уверен! Неужели вы полагаете, что эти люди охотятся просто для развлечения? Как бы не так! Они, верно, замышляют что-нибудь.

— Фергюзон прав, — сказал третий. — Они, по-видимому, замышляют заговор и не впустят нас.

— Однако ж не худо позабавиться травлей оленя, если он встретился на твоем пути.

— Особенно когда охота на людей надоела, не так ли, Барраба? — сказал Ковиньяк. — Ну хорошо. Ты увидишь, что сегодняшняя охота от нас не уйдет. У нас есть все, чтобы достойно участвовать в этом празднике; мы блестим, как новенькие экю. Если герцогу Энгиенскому нужны солдаты, где найдет он людей отчаяннее нас? Если он нуждается в заговорщиках, то где отыщет более элегантных? Самый скромный из нас похож на капитана.

— А вас, Ковиньяк, — подал голос Барраба, — в случае необходимости можно выдать за герцога и пэра.

Фергюзон молчал и думал.

— По несчастью, — продолжал Ковиньяк с улыбкой, — Фергюзону не хочется охотиться сегодня.

— Ну вот, — сказал Фергюзон, — с чего вы это взяли! Охота — дворянское развлечение, к которому я очень склонен. Поэтому я нисколько не пренебрегаю ею и не отговариваю других от нее. Я только говорю, что парк, в котором охотятся, защищен решетками, а ворота для нас заперты.

— Слышите! — вскричал Ковиньяк. — Слышите! Трубы дают знать, что зверь показался.

— Но, — продолжал Фергюзон, — это не значит, что мы не будем охотиться сегодня.

— А как же мы будем охотиться, ослиная ты голова, если не можем войти в парк?

— Я не говорил, что мы не можем войти, — хладнокровно возразил Фергюзон.

— Да как же мы войдем, если решетки и ворота открыты для других, но ты сам говоришь, что они заперты для нас?

— Да почему бы, например, нам не пробить брешь в этой стенке, такую брешь, чтобы мы и лошади наши могли проникнуть в парк? За стеной мы не найдем никого и никто не остановит нас.

— Ура! — закричал Ковиньяк, радостно размахивая шляпой. — Прости меня, Фергюзон: ты между нами самый смышленый человек! Когда я посажу принца на место короля Французского, я выпрошу для тебя место синьора Мазарино Мазарини. За работу, друзья, за работу!

С этими словами Ковиньяк спрыгнул на землю и вместе с товарищами, из которых один остался у лошадей, принялся ломать стену, и без того уже разрушенную временем.

В одну минуту пятеро тружеников проломали проход в три или четыре фута шириной. Потом они сели на лошадей и под предводительством Ковиньяка въехали в парк.

— Теперь, — сказал он, направляясь к месту, откуда неслись звуки рогов, — теперь будем учтивы и воспитаны, и я приглашаю вас ужинать у герцога Энгиенского.

XV

Мы уже сказали, что наши новоиспеченные дворяне ехали на превосходных конях, имевших важное преимущество: они были свежее лошадей всадников, приехавших утром. Группа скоро примкнула к толпе охотников и без труда заняла место между ними. Гости съехались из разных провинций и не знали друг друга; стало быть, наши самозванцы, забравшись в парк, могли сойти за приглашенных.

Все обошлось бы благополучно, если б они держались на своем месте или даже если б они опередили других и смешались с псарями и ловчими. Но получилось иначе. Через минуту Ковиньяк вообразил, что охота устроена исключительно для него. Он выхватил из рук не осмелившегося возразить ему слуги трубу, обогнал всех охотников, скакал куда попало, всячески мешая главному ловчему, без устали трубил, сам не разбирая что, давил собак, опрокидывал слуг, приветливо кланялся встречавшимся дамам, кричал, бранился, выходил из себя и прискакал к оленю в ту самую минуту, когда бедное животное, переплыв большой пруд, совсем выбилось из сил.

— Сюда! Сюда! — кричал Ковиньяк. — Наконец-то мы затравили оленя! Он здесь!

— Ковиньяк, — твердил ему Фергюзон, не отстававший от него, — Ковиньяк, из-за вас выгонят нас всех. Ради Бога, потише!

Но Ковиньяк ничего не слышал и, увидев, что собаки не сладят с оленем, сошел с лошади, обнажил шпагу и закричал во все горло:

— Халлали! Халлали!