Женская война. Сильвандир

Однажды уверившись в своем несчастье, однажды убедившись в том, что его обманывают, шевалье почувствовал неожиданный прилив сил и увидел в этом залог спасения.

Но прежде всего ему надо было убедиться в том, что он больше не любит эту окаянную женщину и что в минуту мести его не остановит жалость и душевная слабость, которую люди обычно принимают за угрызения совести. А мы уже сказали и повторим снова, что, хотя Роже страстно ненавидел Сильвандир, он все еще не был уверен, окончательно ли умерла в его сердце любовь к ней.

Поэтому он решил сперва хорошенько разобраться в своих чувствах к жене.

Стоило ей внезапно войти в комнату, и он ощущал колющий удар в сердце и такую острую боль, как будто в него вонзили холодное лезвие или прикоснулись к нему ланцетом, дабы вскрыть вену. И тоща, несмотря на все свое самообладание, он становился бледен как полотно, ибо вся кровь его отливала к сердцу; но уже через мгновение набухшее сердце отгоняло кровь к голове с такой силой, что ему делалось дурно и он едва не лишался чувств. А между тем, невзирая на все эти столь различные, порою прямо противоположные ощущения, от которых его кидало то в жар, то в холод, Роже должен был жить обычной жизнью, спокойно разговаривать, любезно улыбаться, и порою это было для него не менее мучительно, чем пребывание в одиночной камере замка в Шалоне-сюр-Сон.

Случалось, что среди ночи он вдруг просыпался от страшного кошмара — ему мерещилось будто он все еще узник и томится в зловонной камере на жестком ложе, — и тоща он чувствовал себя совершенно разбитым, сердце у него бешено колотилось, грудь судорожно вздымалась, волосы вставали дыбом; затем он вдруг обнаруживал, что он у себя в спальне, где мягко светит лампа под алебастровым абажуром, что он покоится в мягкой постели под шелковым балдахином, а рядом спит сном праведницы Сильвандир, эта пылкая сирена, любострастная чаровница, красавица с черной душою. Роже приподнимался на локте и неотрывно смотрел на нее, смотрел долго и грозно, при этом он думал о сказке, которую не так давно опубликовал Галлан и которая наделала много шума; в ней говорилось о человеке, чья жена оказалась вампиром: однажды ночью человек этот увидел, как она крадется на супружеское ложе, вернувшись после своей чудовищной трапезы на погосте…

А Сильвандир тем временем, должно быть, видела какой-то чудесный сон: она издавала сладострастные стоны и приоткрывала в улыбке свои коралловые уста, обнажая жемчужные зубы.

И тоща Роже охватывало яростное желание сжать эту женщину в любовном объятии, прижаться губами к ее губам, задушить и упиться ее последним вздохом; при этом он говорил себе, что если в жизни она принадлежала не только ему, то уж в смерти по крайней мере будет принадлежать ему одному. Однако шевалье выполнял только первую часть своего порыва: в последний миг решимость оставляла его.

Что до Сильвандир, то она была совершенно уверена в своей полной власти над мужем, и потому дни ее были радостны, а ночи безмятежны. Она так ни разу и не заметила, как свирепо он подчас глядит на нее, будто хочет заворожить своим пронизывающим взглядом; правда, следует сказать, что шевалье ни разу не выдал себя ни словом, ни жестом.

Маркиз де Руаянкур по-прежнему бывал у них в доме; но становилось заметно, что страсть его изрядно поостыла.

"Так оно и должно было произойти, — думал Роже, наблюдая за тем, как маркиз все больше охладевает, подобно тому как прежде он наблюдал за тем, как любовь Руаянкура все разгоралась, — так оно и должно было произойти: обладание привело к пресыщению".

И шевалье выказывал все большее внимание своей супруге, а она, памятуя о своей вине, тоже отвечала нежностью на нежность мужа. Так что, если бы Роже не терзала яростная жажда мести, он бы мог чувствовать себя по-настоящему счастливым!

Сильвандир вела себя очень осторожно, и все же наступил такой день, когда она, тщетно прождав целую неделю маркиза де Руаянкура, который не только не появлялся, но даже не соблаговолил подать о себе весточку, потеряла терпение и написала ему письмо, полное упреков; она позвонила, дабы вручить это письмо верному человеку.

Однако в доме не оказалось никого из преданных ей слуг и на ее звонок явился Бретон. Сильвандир держала письмо в руке, отступать было уже поздно; к тому же Бретон сказал, что он сейчас совершенно свободен и готов незамедлительно выполнить поручение г-жи д’Ангилем. Если бы она не дала письмо Бретону, это, без сомнения вызвало бы у него подозрение. Сильвандир собралась с духом, протянула конверт слуге и сказала с небрежным видом:

— Отнесите это письмо маркизу де Руаянкуру.

Бретон направился к себе, чтобы переодеться, и повстречал на лестнице своего хозяина; он молча показал конверт, который ему велели отнести, и взглядом спросил, следует ли доставить послание адресату.

Шевалье чуть было не уступил соблазну выхватить письмо, но тут он услышал, как за дверью зашелестело атласное платье, и догадался, что Сильвандир шпионит за ним.

— Письмо от госпожи д’Ангилем маркизу де Руаянкуру, — произнес слуга вслух.