Женская война

— Есть слово, пред которым все люди смирятся: так надобно!

— Если так надобно, — сказала дама, — если я одна осталась без защиты против вас, я повинуюсь, сударь. Извольте, смотрите на меня.

Быстрым движением отбросила она подушки, одеяло и кружева, покрывавшие ее. Из-за них показалась белокуренькая головка и прелестное личико, покрасневшее более от стыдливости, чем от негодования. Взглядом человека, привыкшего давать себе отчет в подобных положениях, Каноль понял, что не гнев закрывает ей глаза длинными ресницами, не от гнева дрожит ее беленькая ручка, которою она поддерживала на перламутровой шее длинную косу и батист раздушенного одеяла.

Ложная принцесса с минуту посидела в этом положении, которое она хотела показать грозным, а Каноль смотрел на нее, сладко дышал и обеими руками удерживал биение сердца.

— Что же, милостивый государь? — спросила через несколько секунд несчастная красавица. — Довольно ли вы унизили меня? Довольно ли вы рассмотрели меня? Ваша победа неоспорима, полна, не так ли? Так будьте победителем великодушным: уйдите!

— Я хотел бы уйти, но должен исполнить данную мне инструкцию. До сих пор я исполнил только поручение, касавшееся вас. Но этого мало: я должен непременно видеть герцога Энгиенского.

За этими словами, сказанными тоном человека, который знает, что имеет право повелевать и который требует послушания, последовало страшное молчание. Ложная принцесса приподнялась, опираясь на руку и уставила на Каноля странный взгляд. Он хотел выразить: «Узнали ль вы меня? Если вы здесь сильнейший, сжальтесь надо мною!» Каноль понял весь смысл этого взгляда, но устоял против его соблазнительного красноречия и на взгляд отвечал громко:

— Нельзя, никак нельзя!.. Мне дано приказание!

— Так пусть будет по-вашему, милостивый государь, если вы не имеете никакого снисхождения ни к положению моему, ни к званию. Ступайте, эти дамы отведут вас к моему сыну.

— Не лучше ли, — сказал Каноль, — этим дамам привести вашего сына сюда? Это, кажется мне, было бы гораздо удобнее.

— Зачем же, милостивый государь? — спросила ложная принцесса, очевидно обеспокоенная последним требованием гораздо более, чем всеми предшествовавшими.

— А между тем я расскажу вам ту часть данного мне поручения, которую я не могу сказать никому, кроме вас.

— Кроме меня?

— Да, кроме вас, — отвечал Каноль с таким низким поклоном, какого он еще не делал.

На этот раз взгляд принцессы, постепенно переходивший от достоинства к молению, к беспокойству, остановился на Каноле с трепетом.

— Что же такого страшного в этом свидании? — спросил Каноль. — Разве вы не знаменитая принцесса, а я не простой дворянин?

— Да, вы правы, милостивый государь, и я напрасно опасаюсь. Да, хоть я имею в первый раз удовольствие видеть вас, однако же слухи о вашем благородстве и вашей чести дошли до меня.

Потом она оборотилась к женщинам и сказала:

— Подите и приведите сюда герцога Энгиенского.

Обе женщины отошли от кровати, подошли к дверям и обернулись еще раз, желая убедиться, что приказание точно дано. По знаку, данному принцессой, или, лучше сказать, по знаку той, которая занимала ее место, они вышли из комнаты.

Каноль следил за ними взглядом, пока они не затворили дверей, потом с восторгом радости взглянул он на ложную принцессу.

— Ну, барон де Каноль, — сказала она, садясь в постели и складывая руки на груди, — скажите мне, за что вы так преследуете меня?

При этих словах она посмотрела на молодого человека не гордым взглядом принцессы, который ей так не удался, а, напротив, так нежно и значительно, что барон вдруг вспомнил все очаровательные подробности первого их свидания, все похождения в дороге, все мелочи этой зарождающейся любви…

— Послушайте, — сказал он, подходя к постели, — я преследую именем короля принцессу Конде, а не вас, потому что вы не принцесса Конде.

Она вскрикнула, побледнела и приложила руку к сердцу.

— Так что же вы хотите сказать? За кого же вы меня считаете? — спросила она.

— Трудно отвечать на это. Я поклялся бы, что вы прелестнейший виконт, если бы вы не были очаровательнейшая виконтесса.

— Милостивый государь, — сказала ложная принцесса с достоинством, надеясь озадачить Каноля, — из всего, что вы мне говорите, я понимаю только одно: вы не уважаете меня! Вы оскорбляете меня!

— Может ли любовь оскорбить? Стать на колени неужели неуважение?

Каноль хотел стать на колени.

— Милостивый государь! — закричала виконтесса, останавливая Каноля, — принцесса Конде не может допустить…

— Принцесса Конде, — возразил Каноль, — скачет теперь на коне между шталмейстером Виаласом и советником Ленепо дороге в Бордо. Она уехала со своими дворянами, с защитниками, со всем своим домом, и ей нет никакого дела до того, что происходит теперь между бароном Канолем и виконтессою де Канб.

— Но что вы говорите, милостивый государь? Вы, верно, с ума сошли?

— Совсем нет, рассказываю только то, что видел, повторяю то, что слышал.

— Если вы видели и слышали то, что говорите, так ваши обязанности кончились.