Женские истории пером павлина (сборник)

– Гражданин начальник, позвольте пройти на свое место?

– Знаю я твое теперь место, – ну и пакостная же у нее улыбка.

Дом начальника нашей КОРы за колючкой в километре. Цирик довел меня до ворот.

– Теперь чеши сама. Шаг влево, шаг вправо считается побегом, стреляю без предупреждения, – скалится своим щербатым ртом.

Зубы ему повыбивали наши «девушки».

– Ружье свое отчисти от триппера, – и шагом, шагом по морозц у.

Дом, рубленный в ласточкино гнездо, пятистенок. Две трубы. Дров не жалеют. Начальники же. Окна все в морозных узорах, но, видать, красивые занавесочки.

Подошла к калитке, а за забором – пес ростом с теленка. Я таких псов раньше не видала. Ну и морда. Зубы, что ножи.

– Эй, кто-нибудь! Меня начальник прислал.

– Чего орешь? Не ответит тебе никто. Алевтина лежит в лежку, а сам на службе, – за низкой оградой соседнего дома женщина в овчинном тулупе, накинутом на голое тело. – Ты иди через мой палисад. Есаул там не достает. Степан Порфирьевич специально так сделал, чтобы я, кабы что, смогла к Алевтине заглянуть.

– Что за собака такая? – спрашиваю я, когда мы минули у грозу.

– Кавказская овчарка. Лютый пес. Ему уши откручивают в щенячьем возрасте. Специально приглашают пришлого кого. Это для того, чтобы он всех чужих ненавидел. Ты иди, не боись! Он меня знает.

От бабы пышет жаром. Мне бы ее здоровье.

– Заходи. У них никогда не запирают, – баба развернулась так резко, что полы дубленки распахнулись и обнажили ее розовые груди. Скрип-скрип – и она потопала к себе. Я вошла в дом. Уже в сенях я почувствовала нездоровый больничный запах. Сейчас же выветрю всю избу.

В зале рядом с русской печью на высокой кровати лежала, положив голову на несколько подушек, женщина. Даже в полумраке комнаты я разглядела мертвенно-серый цвет ее лица. Руки она держала поверх пухового одеяла. Что за руки это были! Прутики, а не руки.

– Ты меня не бойся, девочка. Это не заразно. Лейкемия у меня.

– Я свое отбоялась. Проветрить надо тут. Кемия не кемия, а дышать надо.

Сбросила ватник и пошла открывать окна. Морозный свежий воздух полился в избу.

– Где дрова у вас?

– Выйдешь – с крыльца направо. Есаула не бойся. Он до дровяника не достает.

– Всю дорогу от вашего Есаула не побегаешь. Где кусок хлеба взять можно?

– Не возьмет он у чужого.

– Была чужой – стану своей. Так где?

Выбрала я самый большой кусман и пошла за дровами. Избу выстужу, а жить-то надо.

К пяти вечера, когда небо опустилось на поселок и мороз сковал лес, мы с Алевтиной сидели – да, да сидели – за столом и ждали хозяина.

– Ты, Тамара, волшебница. Я почти год с постели не вставала. Ты где так вкусно готовить научилась? – Я накормила больную женщину всего-то жареной картошкой с домашней тушенкой. А молоко, оно и есть молоко. Хлеб, он и есть хлеб.

Подполковник пришел часам к шести. До отбоя оставалось три часа. К девяти я должна быть на зоне. Начала собираться, а он говорит:

– Я дал команду тебя не ждать. Ночевать сегодня будешь тут.

– Как это ты верно решил, Степан Порфирьевич. Куда на мороз девочку выгонять!

– Эта девочка свой срок тянет по сто пятой, часть третья. Что б ты знала.

– Пусть так, но все равно девочка она.

Не стану же я переубеждать больную женщину. Пусть верит, что я девочка.

Скоро и угомонились мы. Алевтину я уложила на свежее белье. Напоила на ночь чаем с малиной. Начальник ушел на свою половину, и долго мы слышали его ворчание. О чем ворчал мужик, мы не расслышали. Но и он скоро угомонился.

Спать на новом месте непривычно. Это у меня с детства. Лежу на широкой лавке у окна. От него, хоть и закрыто оно плотно и законопачено мною, тянет холодом. Мороз на дворе нешуточный. Под сорок. Под лоскутным одеялом мне тепло.

Тихо посапывает Алевтина. Подействовал мой чай. За стеной тихо. Спит гражданин начальник. Это я так думала. До поры.

Наверное, и я заснула.

– Тихо. Подвинься. Согреешь меня, и я уйду.

«Грелся» он сильно, по-мужицки откровенно. Никогда и никто так не брал меня.

Через пять дней Алевтина запросилась в баню.

– Пропарюсь и совсем поправлюсь.

Я видела, что женщина тает, но возражать не могла. Дотащу до берега. Бани тут ставят по берегу реки с необычным для моего уха названием Северная Сосьва.

Гражданин начальник уехал на своем уазике в колонию, а я начала готовить баню. Спину натрудила, пока натаскала дров.

– Отдохни, – сжалилась надо мной Алевтина. – Пойди в сени. Там за перегородкой есть шкафчик. Налей себе настойки. Согреешься.

– Нет. Расслабон будет, а мне еще воды надо натаскать и саму баню натопить.

В парилке я, паря Алевтину, старалась не смотреть на ее тело. Кожа – пергамент желтый. Косточки выпирают отовсюду. Простите, между ног можно два кулака пропихнуть. На попе нет ни грамма жира.

Жуть!

Теперь представьте картинку. Мороз под тридцать. По тутошним меркам тепло. Снегу навалило по пояс. Тропку занесло, пока мы парились. И вот в таких условиях я тащу на спине Алевтину. И пускай весу в ней меньше, чем у барашка, но все же. Идти надо вверх. По снегу.