Убрала бардак посленовогодний. Дом ожил. Проспались соседушки. Через стену кухни доносится рэп. Минут десять такое можно послушать. Но более уже трудно. Наверху, вероятно, решили потанцевать – шарк-шарк. И музыка – танго. Странный народ обитает рядом со мной.
Зазвонил где-то телефон.
Налила рюмку Мишиной наливочки. Моя воля воспряла: «Звони б/у мужу!»
– Тамара Вениаминовна, – звонкий, почти девичий голос принял мой вызов, – Толик вышел. Вы позвоните позже. Да, – чуть ли закричала, – с Новым годом вас.
Распрощались. Не буду я больше звонить. Мне что – больше всех надо?
Надо выйти и мне.
Тамара Вениаминовна в тот момент была необыкновенно хороша. Как будто и не было тяжелой болезни. Как сказали бы англичане, она была in good case.
Ровный здоровый румянец на почти не тронутом морщинами лице. Нет морщин и на ее длинной шее.
Грудь высока, и живот ее рельефен. И всего-то. Ну а об остальном пусть скажет тот, кто будет иметь счастье познакомиться с этой женщиной ближе.
Тамара, покидая квартиру, не знала, что бывший ее муж в это время уже выходит из такси у магазина «24 часа». Жене сказал, что прогуляется, а сам рванул сюда. К бывшей жене и дочери.
Их пути-дорожки разошлись на пять минут и двести метров.
Анатолий Иванович долго звонил в дверь. Все надеясь, что ему откроют. Может быть, спят? Дозвонился до того, что сосед высунул голову и рявкнул:
– Чего трезвонишь?! Ушли они все. Вали отсюдова! Милицию вызову.
Мы, все видящие и слышащие, не обладаем правом вторгаться в действо.
А жаль. Как бы сложилась жизнь этих людей, встреться они в это новогоднее утро?..
Народу мало. Снегу много. В сквере пусто. Чего я выперлась? Подышала? Провентилировала легкие? Пошла домой. Глянула на часы. Боже мой! Почти час болтаюсь. Домой, домой.
Идут, слегка покачиваясь, женщины и мужчины. Крутятся вокруг них их же дети. И кажется мне, что и они пьяны. Пьяный Новый год. Двухтысячный.
В голове моей мыслей чехарда. В такт шагам моим складываются слова в такие вот строки: «Можно заставить тело не вспоминать спазмов никогда не бывших объятий. Можно заставить себя не возвращать в миги лучших из восприятий. Можно в конечном счете, впасть в чувств амнезию…»
– Отчего такой трагизм, любезная?
Вот тебе и маразм старухи – я читаю вслух!
– Не стыдно подслушивать?
– Вы так громко декламировали, что трудно не слышать. Это же прелестно. Новогодний вечер и вот: идет женщина и читает стихи. И это в наше время!
– Чем вам не угодило время? Оно объективно никакое. Плохим или хорошим его делают сами люди.
– Верное замечание. Вы не только поэт, но и философ.
– Какая тут игра ума? Просто житейское наблюдение. Для таких, как Чубайс или тот же Ходорковский, время как раз то, что надо.
Мужчина в великолепной куртке «Аляска» с капюшоном смеется. Заразительно так хохочет.
– Вы до сих пор, наверное, не можете простить Анатолию автомашины «Волга», которую он обещал за ваучер?
– Да пусть он подавится «Волгой»! Мне и на моей старушке хорошо ездится, – сама же уже забыла, когда садилась за руль.
– Алексей, – снял перчатку и протягивает руку. Что это? Невоспитанность? Или простота общения?
– Тамара, – дала-таки свою руку. Его рука горячая и сухая. Пожатие сильное. Мимолетное.
Я иду своим путем. Мне осталось идти шагов пятьдесят. Он прется за мной. Чего ему надо? На маньяка не похож. Хотя, кто его знает.
– Вы, что, так и будете преследовать меня?
– Могу пойти по снегу, если дорожки вам жалко.
– Что-то я не помню вас. Хотя живу уже долго.
– Вы шутите. Долго – это лет сто. Вам же я не дам и сорока.
– Не надо делать из меня дуру. Здесь я живу долго.
Идем. Он по щиколотку в снегу. Я по дорожке. Люди разошлись кто куда. На дворе мы одни.
– Слушайте, вы, странный человек, идите хотя бы впереди. Кто вас знает? Ударите по башке.
– Зачем? – он что – дурак или притворяется?
И тут громко этак, надрывно:
– Мама! Мама!
От угла бежит моя Маша.
– Что случилось? – мне тревожно.
– Ничего! – дочь сияет. – Ничего. Я выхожу замуж.
– Ничего себе семейка!
– Вам-то какое дело? – этот маньяк все еще тут. – Я ведь к вам иду, Тамара Вениаминовна.
– Мама, кто сей господин и откуда он знает твое имя?
– Маша, я друг друга твоей мамы.
– Попроще бы, – дочь, как всегда, резка.
– Я хороший товарищ Федора Петровича. Он занемог, но обещал твоей маме на Новый год гостинец. Вот и попросил меня его доставить. Он так красочно описал твою маму, что я сразу ее признал. Еще вопросы будут? Или все-таки домой пойдем? Я промерз. Полтора часа тут кантуюсь.
Федор заболел. У меня похолодело в животе. Что это? Виделись всего-то два раза – и вот такая реакция.
– Вы так сильно не переживайте, Тамара Вениаминовна! – Алексей отогрелся и был в отличном расположении духа. – Федя просто застудился. Провалился в старую прорубь, – у меня опять сердце захолонуло, – вот и прихватило поясницу. Ничего, баба Варя его на ноги скоренько поставит.
Забыла сказать (совсем стара стала!), что привез Алексей от Федора. Судак слабой соли и несколько копченых рыбешек. Название тут же вылетело из головы.