Женские праздники (сборник)

«Жигули» быстро набирали скорость.

— Не вижу… А кто это был?

— А бог его знает.

В вестибюле гостиницы не было ни души, если не считать швейцара, оттиравшего грудью мужчину с лицом невыспавшегося бульдога. За перегородкой девушка-администратор подремывала, прикрывшись книгой. Федоров подкрался с «лейкой», с которой он не расставался, кажется, даже ночью, и щелкнул ее сверху.

— А? Вы кто? — дернулась девушка.

Алексей сунул в окошечко удостоверение.

— Фотокорреспондент журнала «Смена» и Агентства печати «Новости», — раздельно и выпукло, словно то было фонетическое упражнение, произнесла вслух администратор и схватилась за телефон.

— Директору сейчас не до вас, — подпустил туману Федоров.

Девушка мягко положила трубку с видом человека, к которому пришли описывать имущество.

— Так какой там мне, барышня, забронирован номер? — Алексей сменил гнев на милость.

— Ваша фамилия… Ах да, простите, — девушка сверилась с каким-то списком. — Пожалуйста, Алексей Георгиевич, — она протянула ему ключи. — Восьмой этаж, номер-люкс.

— Паспорт жены показывать не нужно?

— Ну зачем, я вам верю.

— Видишь, — Федоров повернулся к Жене, старательно разглядывавшей скучную памятку, пока он разыгрывал этот спектакль, — мне верят на слово даже администраторы в гостиницах.

Женя послала девушке за перегородкой мимическую телеграмму — «Не взыщите тчк неисправим тчк» — и шагнула к лифту.

Она сушила феном волосы, Федоров висел на телефоне.

— Светика не разбудите?.. О, нас еще узнают. Замуж не вышла?.. Тоже красиво. А он?.. — Алексей одобрительно поцокал языком. — Сегодня, старушка, у меня цугцванг, я тебе еще звякну… Птичка? Вылетит птичка, а как же!

Он полистал записную книжку, набрал номер:

— Девушка, вам не нужен чай марки «СВ»?.. Грузинский, свежеворованный… Угадала, дорогая! Федоров собственной персоной. Ты завтра как?.. Да, девочка моя… Понял, буду как штык.

Федоров перелистал несколько страничек.

— Мне выйти? — Женя выключила фен, зрачки у нее потемнели.

— Зачем? — он уже крутил диск и не сразу понял, о чем это она. — Ты, может, подумала?.. Хэлло! Это есть Владас? — забасил он в трубку, изображая из себя иностранца. — Я бы желал приобрести у вас картину… вальюта, конечно, но не очьень твердая… — он утробно зарокотал, довольный собой. — Федоров, он самый, — сказал он своим обычным голосом. — Когда увидимся, дорогой?

— В такую рань морочишь людям голову, я б тебя убила, — Женя снова включила фен.

— Заметано, — говорил в трубку Алексей. — А вот это — увы и ах. Да, старик, без меня… Не расстраивайся, жена у меня пьет за двоих.

— Ну, знаешь! — вскинулась Женя.

— Да вот, женился, — сокрушался Алексей. — Влип — не то слово… Ага, до завтра.

— Никуда я с тобой не пойду, — отрезала Женя, как только он положил трубку.

— Само собой, — согласился Алексей. — Ты сядешь за руль, а я буду пить, чтобы спасти твою репутацию.

Женя выключила фен.

— Федоров, ты монстр.

Терраса, где они пили кофе, подставила горбатую спину августовскому солнцу. Федоров сменил в «лейке» диафрагму.

— Как насчет по чуть-чуть?

— В такую рань? — изумилась она.

— Тогда отнеси, будь другом, пустую тару, а я пока перезаряжу. — Видя ее недоумение, он развел руками: — Самообслуживание — как в лучших домах.

У бармена подобное рвение вызвало умеренную похвалу, которой не жалко для ученика-второгодника. Поняв свою промашку, Женя обернулась, чтобы сказать мужу все, что она о нем думает, — так он ее и сфотографировал: с открытым ртом и растопыренной пятерней, на миг ослепшую от солнца.

Они бесцельно бродили по городу, заглядывая в палисадники, коверкая вслух непонятные объявления, прицениваясь к местному кальвадосу. Инициатива тут принадлежала Жене, поскольку Федоров, верный себе, внаглую щелкал прохожих. Так они дошли до костела.

Женя, перекрестившись по-русски, прошла в гущу прихожан и села, как они, сложив перед собой домиком ладони. Удивленный таким поворотом, Федоров протиснулся к кафедре, с которой ксендз кропил свою паству латынью, и стал украдкой наблюдать за женой. Она молилась страстно, сосредоточась на какой-то выстраданной мысли, и лицо ее, освобожденное от скорлупы буден, было нежным, как семечко подсолнуха.

Федоров устыдился своей роли соглядатая и вышел во дворик. Меж папертью и двумя захоронениями, обозначенными черными зеркальными плитами и черными же крестами, шла бойкая торговля четками. В костеле заиграл орган. В ограду вошла чопорная дама с мальчиком лет пяти (щегольской костюмчик, жемчужные запонки), за которым тянулась цепочка хлебных крошек, — не иначе проковырял в кармане дырочку. Вокруг уже суетились воробьи.

Выйдя из костела, Женя нашла глазами мужа и села подле на скамейке. Федоров подождал для приличия, а потом сказал, глядя поверх черепичных красных крыш:

— А для меня они чужие. Они как будто знают то, чего не знаю я, а главное, и знать не должен. Они меня… не впускают, понимаешь?

— Наверно, важно самому сделать первый шаг. Что-то должно подтолкнуть. Ну, как тебе объяснить? Вот я… разошлась, через месяц умирает мама. Я одна, а тут еще этот тип в сандалетах…

— Не понял?