Горло у него сжалось – и даже не от того, что именно она говорила, а оттого, что она готова была вкладывать время и душу в такие слова, заботливо склонив голову на сторону. Называть его вот так вот, Кори. Голос ее звучал будто бы издалека. Кори, повторяла она снова и снова. Кори? Казалось, что его окликают из какого-то очень дальнего закоулка. Внезапно накатила ностальгия по детским годам, которая затаилась в таком же дальнем закоулке, в глубинах его души. А потом – она все говорила и говорила – он вдруг понял, что тоскует не по детству, не по тому маленькому мальчику, а по близости с женщиной. Которой у него больше не было.
Он вспомнил, как впервые провел ладонью по волосам Грир, – им обоим тогда было по семнадцать. Изумился, какие они мягкие. Как будто дотронулся до чего-то воздушного, травянистого. Видимо, волосы Грир весили меньше мальчишеских волос – наверняка тому есть какое-то научное объяснение. Несказанно мягкими оказались и ее груди. Не говоря уж о коже и губах. Но мягкость была не только в ощущениях, была еще и мягкость ее голоса. Она могла говорить в полный голос, но у него все равно получалось громче. Если они состязались, кто кому согнет руку, он всегда побеждал, при этом она не была слабой. Девочки не слабые. Они бывают податливыми, но не всегда. В любом случае, их свойства – дополнения его свойств.
А вот в тот момент, когда он расставался с Грир, она представлялась ему клубком спутанной проволоки. Куда подевались те ее свойства, которые он так любил? Некоторые из них он даже позаимствовал. Потому что, разумеется, в любом человеке есть и твердость, и мягкость. Скелет и кожа. Просто женщины объявляют себя мягкими, а мужчины отрекаются от этого свойства. Наверное, говорить, что это свойство тебе нравится только в женщинах, элементарно проще. А на деле тебе хочется обладать им и самому.
Кори одну за другой вытаскивал салфетки из коробки, которая была вставлена в другую, декоративную коробку из покрашенного под золото металла. Какая грустная штуковина, придуманная, чтобы прятать салфетки, которыми клиенты Лизы Генри пользуются напропалую. Им достаточно оказаться с нею лицом к лицу, чтобы окончательно расклеиться. Увидев нежность, они сами разнеживаются и в результате ударяются в слезы. Кори громогласно высморкался, будто пытаясь взять себя в руки. Раздался немелодичный звук, напоминавший гусиный гогот.
– Похоже, вы не привыкли говорить о себе, – заметила Лиза.
– Да. Не привык. Как-то перестал этим заниматься.
– А почему?
Он пожал плечами.
– Тяжелое расставание. Но это было уже давно.
Она прикрыла глаза, открыла снова. Ему тут же вспомнился Тих – он часто так делал. Интересно, в такие минуты Тих что-то крепко обдумывал или просто отвлеченно болтался в своем рептильем пространстве-времени?
– Даже время не всегда позволяет смириться со случившимся, – заметила Лиза. – Вы все еще думаете об этом человеке?
– Да. Ее зовут Грир.
– И с Грир вы как раз говорили о себе, в смысле, о своих чувствах. А теперь для вас это утрачено.
– Да. Как, по сути, и все остальное.
Слово «утрачено» заставило вспомнить про «Ловца душ». Вот только никогда он не отыщет Альби. Грир он утратил более обыкновенным способом: расставание. Люди редко говорят о расставаниях как о трагедии: скорее, расставание – часть повседневной жизни. Но ведь расставшись с человеком, можно потом искать его повсюду – можно даже найти физически, но, пусть он и остался прежним, он все равно уже не для тебя; он больше не твой. Исчезновение любви – тоже своего рода смерть. Лиза Генри это, похоже, понимала. Она посмотрела на него с таким искренним состраданием на лице, как будто его прямо у нее на глазах пронзила тысяча стрел.
Время приема закончилось. Она встала, встал и он, они кивнули друг другу, она открыла дверь. Он понял: ему хватит одного этого сеанса. Встреча с Лизой пошла ему на пользу, однако одной достаточно. Кори вышел на улицу, где день переходил в сумерки: казалось, свет слегка приглушили по ходу их разговора. Юноша познает мир, подумал он и зашагал к машине.
Глава четырнадцатая
Если у тебя нет работы, дневные часы – это время, которое не нужно заполнять спешкой, можно им насладиться. Безработная Грир узнала, что такое пятна солнечного света и дуновения ветерка, что такое кофейни в Бруклине, где уютно сосуществуют болтовня и покой. Она подолгу сидела в таких местах и читала – так же, как и когда была девочкой, когда у нее не было никаких других занятий, никаких других обязанностей, когда никто ее не отвлекал. Про нее, наверное, можно было сказать, что она «отрешалась» от реальности, но на самом деле, читая, ты ни от чего не отрешаешься, скорее, видишь мир только отчетливее. После драматического расставания с «Локи» и Фейт книги никуда не делись. Она читала Джейн Остин и «Джейн Эйр» – двух тезок, которых когда-то перепутала Зи. Читала современный французский роман, в котором все персонажи пребывали в полном отчаянии, а еще там не было кавычек, одни дефисы, и для Грир это выглядело полным сумасбродством, но одновременно очень по-французски.