Женские убеждения

Сегодня они отмечали то, что книга Грир Кадецки «Внешние голоса» уже целый год продержалась в списке бестселлеров. Целый год, который стал своего рода тычком в глаз беспросветной жути. Книга была, понятное дело, не первым в своем роде, но при этом живым и жизнеутверждающим манифестом, призывавшим женщин не бояться, не молчать – при этом заглавие намекало на то, что женщины так и остались вне пределов главного.

Грир, которой уже исполнился тридцать один год, совершила с книгой лекционное турне по всей стране. Она посещала женские тюрьмы, корпорации, колледжи, библиотеки, наведывалась в государственные школы, где ученицы набивались ее послушать в спортзалы, и говорила им: «Пользуйтесь своим внешним голосом!» Они испуганно поглядывали на учителей, стоявших вдоль стен. «Можно», – шептали те одними губами, а ученицы орали, вопили – поначалу неуверенно, потом оглушительно.

Разумеется, «Внешние голоса» часто навлекали на себя критику. Грир упрекали в том, что она говорит от лица не всех женщин. Многие женщины – по сути, большинство, – лишены тех привилегий и той публичности, которые были теперь в распоряжении Грир Кадецки. И все же она получала письма от женщин и девушек по всей стране – они слали ей искренние, трогательные, взволнованные послания, – на ее сайт и на страничку «Внешних голосов», рассказывали, чем для них стала эта книга. Поговаривали о создании фонда «Внешние голоса», но до конкретики пока не дошло. Книга призывала женщин быть сильными и красноречивыми. А сила и красноречие сделались очень насущными вещами.

Несколькими годами раньше, в самом начале беспросветной жути, еще до того, как они с Кори стали жить вместе, еще до рождения Эмилии, Грир, освободившись от «Локи», пошла в Вашингтоне на Марш женщин. Она шагала в колонне из полумиллиона и чувствовала воодушевление, восторг, исступление. Эндорфины летели в кровоток, точно воздушные шарики в небо. Душевного подъема хватило на все четыре с половиной часа дороги домой в раскаленном автобусе и еще на много недель, но это была смесь эндорфина с отчаянием. Они с Кори виделись каждые выходные, то в Бруклине, то в Макопи, где он продолжал жить, помогая маме с продажей дома и переездом, а Грир все это время работала в кофейне, вдыхая пар, пену и корицу – «у меня полные легкие корицы», пожаловалась она Зи; а по ночам, в свободное время, она писала книгу.

И сейчас случалось, что Грир падала духом от изнеможения, скуки, перспективы того, что мантры из книги придется повторять снова и снова, – и тогда ей начинало казаться, что книга эта, при всем успехе, достаточно нелепа. В конце концов, можно пользоваться своим внешним голосом и кричать хоть до упаду – иногда создается впечатление, что никто все равно не слышит.

Сегодня, в сырой, промозглый вечер издательница Карен Нордквист устроила вечеринку в своем образцово-показательном доме, где потолки в гостиной были высотой вдвое больше обычных, а у книжных полок, занимавших всю стену, стояла стремянка. Несколько раньше Карен влезла на эту стремянку, чтобы провозгласить тост в честь Грир. Все смотрели не без испуга, как она карабкается на самый верх с бокалом мартини в руке, но Карен была совершенно бесстрашна. Встав на верхнюю ступеньку и окинув взглядом комнату, она произнесла слегка нетрезвым голосом:

– Ого, я вижу у всех в волосах проборы. Аккуратненькие. – Раздался смех. – Гляжу, вы воодушевленно за собой следите. Но главное – я вижу ваше воодушевление по поводу этой великолепной книги, этого феномена, «Внешних голосов». Я сама полна воодушевления. Грир, мы тебя любим!

Грир, стоявшая внизу, бессмысленно откликнулась:

– Я вас тоже люблю!

А потом огляделась по сторонам, и на нее нахлынуло. Дело было не в любви, хотя были здесь и те, кого она действительно любила, – например, Кори с Эмилией на руках, а еще вокруг было много добрых друзей – но дело было в другом. Ее поразило, что все смотрят на нее выжидательно. Все ждали, что кто-то за них что-то сделает. Скажет слово, которое они смогут осмыслить и превратить в нечто другое. Вдруг слово окажет определенное воздействие – может, это будет даже не слово. Может, жест, или момент напряженного внимания. Книга Грир, эта платформа, такая добросовестная, ободряющая, подстегивающая не была – и Грир это знала – ни оригинальной, ни блистательной. Платформа, вне всякого сомнения, не являлась совершенной. А Грир не была вожаком. И никогда не смогла бы им стать.