Женский хор

– Конечно. Твоя цель – исцелять, а не зарабатывать как можно больше денег. Ты чувствуешь себя обманутой и злишься. Ты злишься на этих людей за то, что они водили тебя за нос. В который раз медицинское открытие, потенциально очень важное, пойдет на пользу не тем, кто нуждается в нем в первую очередь, а тем, кто может за него заплатить.

– Больше всего я злюсь… на себя.

– Правда?

– Правда, – ответила я, глядя ему в глаза. – Потому что тридцать секунд я не могла решиться, думала: «Если я пойду туда работать, какую пользу я смогу из этого извлечь? Я овладею этой техникой и потом, лет через пять, предложу ее тем, кто в ней нуждается».

– Понятно. И что?

– Это мерзко, правда?

– Нет. Это по-человечески. И это логично. Любой человек, способный сомневаться и наделенный нравственностью, подумал бы так же. Будь я на твоем месте, я бы тоже об этом подумал. Но… что заставило тебя в конце концов отказаться?

– Не знаю. Много всего. Отвращение к тому, что мной манипулируют, заманивают как маленькую девочку, показав конфетку. И потом, фразы, которые мне вспомнились. Особенно одна. Я прочла ее в ваших бумагах на прошлой неделе.

– Какая?

– «Тело пациента – это не пробирка и не черновик».

–  Мммм…

– Этот метод, каким бы многообещающим он ни был, остается экспериментальным. Его не… этично тестировать ни на богатых людях, ни на младенцах третьего пола. Поэтому я вам благодарна.

– За что?

– За урок, который вы мне преподали.

Он покачал головой и вздохнул:

– Нравственность была в тебе и прежде. Она всегда в тебе была. А в остальном ты действуешь как все умные и чувствительные люди, когда им предоставляют шанс: ты учишься сама. Уроки этики тебе преподали пациенты. Мне бы очень нужна ревизия…

– Что вы имеете в виду?

– Два блюда дня. – Молодая женщина в фартуке подошла к нашему столику и поставила на него две тарелки с кусочками мяса и макаронами под соусом.

– Спасибо! Что это?

– Ягненок. Фирменное блюдо нашего кафе.

Карма развернул салфетку и принялся резать мясо. Оно оказалось таким мягким, что поддалось без труда.

– Вчера я ездил к директору больницы. Домой.

– К нему домой?

– Да, в его служебную квартиру. Чтобы попросить возобновить финансирование отделения.

– Ясно… – сказала я, пережевывая мясо. – Mamma mia…

– Да, – улыбнулся Карма. – В первый раз я тоже так думал.

– Вы поехали обсуждать финансовые вопросы к нему на квартиру?

– Не совсем так. Я поехал его шантажировать.

Я вытаращила глаза.

– Не буду вдаваться в подробности… Я консультировал человека, очень приближенного к директору. Несколько раз. Разумеется, я никогда с ним об этом не говорил. А еще я лечу его жену. В благодарность за мой труд его жена периодически приглашает меня на чай… – Он глотнул вина, поставил стакан и посмотрел на меня. – Время от времени мне приходится проверять, не родилась ли у кого-нибудь дурная мысль «перестроить» семьдесят седьмое отделение. Я боюсь не за себя: мне становится страшно при мысли о том, что все, что нам удалось построить – Анжеле, Алине, девочкам из отделения ДПБ и мне, – кому-то однажды может показаться тем, что оно есть на самом деле, – отделением, которое оказывает услуги многим женщинам, но которое, с точки зрения руководства больницы, совсем не рентабельно.

– Да, к тому же, госпитализация пациентов без разрешения…

– Да, и это тоже…

– При чем тут супруга директора?

– Она, конечно, не знает, что я принимаю этого другого человека, очень приближенного к ее мужу. Я никогда ей об этом не говорил. Но иногда – например, вчера – я ей звоню и говорю, что зайду на чай. Она с радостью меня принимает. Я выражаю ей свою надежду на то, что это маленькое отделение, куда она время от времени приходит на консультации и куда направляет некоторых своих подруг, и впредь сможет спокойно функционировать… Разумеется, она убеждает меня, что так оно и будет, что ее муж, который занимает свою должность уже очень давно, сделает все возможное, чтобы все оставалось как есть. Конечно, она заговорила с ним об этом в тот же вечер. А на следующий день директор мне позвонил и заверил в своей поддержке.

– Понимаю. Однако, зная вас, я думаю, что вы никогда не скажете его жене… или я ошибаюсь?

– Нет. Но ему есть в чем себя упрекнуть. И он знает меня не так хорошо, как ты.

– Но… Вы не делаете ничего предосудительного.

– Конечно, делаю. Я постоянно заставляю его сомневаться. Если бы я был совершенно честен, я бы сказал ему, что, что бы ни случилось, я никогда не выдам его секрет. Тогда он мог бы закрыть отделение и выгнать меня, ничего не опасаясь!

–  Вы этого не сделаете!

– Верно. Я не могу этого сделать. Верность пациенткам для меня важнее этических обязательств перед ним… Это означает, что я не вправе давать урок морали – никому! Помни об этом, когда снова займешься самоедством. Я ничем не лучше тебя. Прежде чем принять решение, я всегда обязан взвешивать все «за» и «против». И ты увидишь, что иногда решения приходится принимать, не будучи до конца уверенной в себе…

– Я буду об этом помнить, – сказала я, глядя на последний кусочек мяса в своей тарелке.

(Вздох.)