– Ты должен был отказаться! В конце концов, отказаться от меня – значило уберечь меня от этого монстра. И ты остался бы свободным.
Глаза отца сверкнули.
– Я ни на секунду об этом не задумался, девочка моя. Я думал лишь об одном: я не хотел, чтобы тебе причинили зло.
– …интерн, принимавший роды у Мари, был замечательным человеком. Когда ты родилась, он ничего не сказал, на несколько минут положил тебя на живот Мари, потом передал тебя мне, и я тебя искупал. Когда я наклонился, чтобы опустить тебя в воду, я увидел… какая ты. Но интерн стоял рядом, он говорил со мной и успокаивал меня, а ты открыла свои огромные глаза и посмотрела на меня… Я заговорил с тобой, и с той минуты только это имело значение: я смотрел на тебя, разговаривал с тобой, ты смотрела на меня, ты меня слушала. Я был отцом новорожденного ребенка, и этот ребенок слушал мой голос, как будто… – он заговорил сдавленным голосом, – как будто он меня узнал.
– Ты помнишь, как звали того интерна? – с трудом спросила я.
– Конечно, я этого никогда не забуду. Доктор Мансо.
– Потом он захотел показать тебя Мари. Мари спросила, кто ты – мальчик или девочка. Разумеется, ни я, ни он не могли ей ответить. Она сразу все поняла, потеряла голову, стала кричать. Он дал ей успокоительное, вручил тебя мне, попросил акушерок дать нам время и не звать педиатра сразу, чтобы мы смогли обдумать все, что произошло. Ты чувствовала себя превосходно, тебе никакой врач был не нужен, тебе нужна была только бутылочка, а ее тебе мог дать я. Когда пришла Мари-Луиза, Мари лежала, опьянев от успокоительного, у тебя еще не было ни имени, ни пола, и никто не сказал бабушке о твоей… особенности. Я держал тебя на руках, ты спокойно спала. Мари-Луиза увела Мари и даже не посмотрела на тебя, даже не спросила, какого ты пола. Через некоторое время пришел педиатр. Он не задал мне ни одного вопроса, ничего не объяснил, а ты, несмотря на то что с самого рождения была необыкновенно спокойная, начала кричать: он тряс тебя, как куклу. Затем он холодно объявил мне, что, скорее всего, придется это «уладить» и сделать тебе операцию. Я растерялся, не знал, что делать, очень боялся, что Мари-Луизе станет известна твоя тайна и она подвергнет тебя таким же пыткам, что и Камиллу. Я совершенно растерялся. Через час пришел доктор Мансо, я рассказал ему об эпизоде с педиатром, он меня успокоил, сказал, что это плохой врач и он вызовет к нам своего друга-специалиста. Тот и наметил для меня план дальнейших действий.
– Специалист? Другой гинеколог?
– Не гинеколог, а хирург другой специальности. Он пришел после операции на почке, он мне сам об этом рассказал. Но его имя я не запомнил.
– Что сказал хирург?
– Что ты совершенно здорова, что делать операцию не стоит, а поскольку уверенности нет, я в вопросе твоего пола должен полагаться на свою отцовскую интуицию. А если ошибусь, еще будет не поздно помочь тебе выбрать тот пол, который тебе нравится…
– Какой замечательный человек!
– Он оказался гораздо более мягким, чем педиатр. Он обращался с тобой бережно, взял тебя на руки, говорил с тобой, и ты открыла глаза, как тогда, когда я тебя купал через несколько минут после твоего рождения. А потом он посоветовал мне поскорее уйти из больницы, пока педиатры не успели до тебя добраться. И как можно скорее выбрать тебе имя. Я оставил тебя на час и, вернувшись из вынужденного похода к Мари-Луизе, получив фальшивый документ, который она заставила меня подписать и подписала сама вместо Камиллы, дал тебе имя. Когда я был подростком, у меня были друзья из Квебека, которые никогда не звали меня Джоном, а только Жаном. Когда я был ребенком, я смотрел сериал
– Ты и в другом не ошибся, дорогой папочка. Ты почувствовал, что я – девочка, ты вырастил меня как девочку, и сегодня я готова тебе заявить –
– Знаешь, на этот счет у меня никогда сомнений не было…
– Но если я не интересовала Мари-Луизу, зачем меня водили по воскресеньям к бабушке с дедушкой?
Он почесал затылок и снова сел напротив меня: