Женский хор

А это маленькое чудо твое

В объятиях задушим мы вдвоем

Как сумасшедшие, как сумасшедшие,

Как сумасшедшие.

СРЕДА (Адажио) [20]

РАЗРЕШЕНИЕ

Всегда обращай внимание

на то, что они говорят,

входя в кабинет.

Карма протянул руку пациентке и бархатным голосом, наблюдая за мной краем глаза, спросил:

– Здравствуйте, мадам! Вы не против, если наш интерн, доктор Этвуд, будет присутствовать на консультации?

Она посмотрела на него, потом на меня, потом снова на него:

– Почему бы и нет?

Она опустила глаза и, избегая наших взглядов, пожала плечами:

– Мне все равно.

Она улыбнулась:

– Конечно, никаких проблем.

Она равнодушно покачала головой:

– Как хотите. Я к этому уже привыкла.

Она посмотрела мне прямо в глаза:

– Девушке ведь нужно учиться.

Она посмотрела на Карму, поколебалась и, наконец, сказала:

– Да, но не во время осмотра.

Она долго молчала, затем вздохнула и сказала:

– То есть…

– Вы не обязаны, вы же знаете.

– Правда?

– Конечно. Поэтому я вас и спрашиваю. Ваше согласие необходимо. Если вы не хотите, доктор Этвуд подождет в коридоре.

– Тогда я бы предпочла, чтобы на консультации присутствовали только вы.

*

Я это ненавижу.

Ненавижу, что он их постоянно об этом спрашивает, ненавижу тон, которым он задает этот вопрос. Ненавижу то, как они отвечают или не отвечают. А больше всего я ненавижу долю секунды, когда он останавливается на пороге двери, чтобы задать этот проклятый вопрос, и когда мне приходится ждать, пока она примет решение, внимательно на меня посмотрев или не посмотрев вовсе, подумав некоторое время или же ответив машинально. Я ненавижу это мгновение, когда стою в ожидании своей участи – обрадуются ли мне, примут ли, смирятся ли со мной или от меня откажутся?

*

– Тогда я бы предпочла, чтобы на консультации присутствовали только вы.

Вскользь взглянув на меня и как-то странно улыбнувшись, она добавила: «Сожалею», а Карма сказал: «Никаких проблем», впустил ее в кабинет и закрыл за собой дверь.

Дверь захлопнулась перед самым моим носом, и я почувствовала себя обманутой и униженной.

Неужели этой бабе есть что от меня скрывать? Что настолько уж важного и интимного она может сказать этому типу, чтобы это могло оправдать мое изгнание? Неужели она думает, что мне есть дело до ее ягодиц и прочих прелестей?

Неужели она думает, что я неспособна забыть все, что она будет рассказывать и до чего мне нет ну никакого дела? Все, что меня интересует – да и это еще не факт, – так это ее симптоматика, история болезни, зуд или жжение, или у-меня-болит-здесь, или у-меня-болит-там, месячные идут как-то странно, почему они в этом месяце приходили два раза, симптомы, которые она подсунет ему под нос, и решение, которое он ей даст: Это не страшно, это пройдет… или для ее микоза-вагинита-болей-кровотечений все же требуется лечение… Все эти вопросы, в которых нет ничего интересного, но которые так их занимают и на которые необходимо дать простые ответы, чтобы они нас этим не допекали, чтобы наконец можно было перейти к серьезным вещам.

Я знаю, я должна поблагодарить ее за то, что она отказалась от моего присутствия, у меня и без того ощущение, что я зря теряю время, что задыхаюсь на этом дефиле жалоб, стонов, сетований и причитаний, что небольшая передышка даже пойдет мне на пользу, пока он обволакивает ее своими медовыми речами и осуществляет наложение рук.

Если только не…

Что означала эта улыбка? Она смеялась надо мной? Или же эта улыбка предназначалась ему? Может быть, ее смущение и нерешительность, ее удивленный взгляд были всего лишь маскарадом, цель которого – ввести меня в заблуждение? А он, это его «Вы не обязаны», может быть, было частью сайнеты [21] , постановки, призванной заставить меня поверить, что он соблюдает протокол и уважает пациентку, в то время как на самом деле все было предусмотрено, ее улыбка «Сожалею» – это игра, уловка, они в заговоре, они подготовились, а я, как дура, растерялась, но я знаю, что происходит, понимаю, что они затеяли, чем хотят заняться за дверью наедине.