Женский клуб

Она не ответила на его взгляд. В руке у нее была полная ложка розового псевдолангуста.

– На вкус совсем как настоящий, – произнесла она.

– Благодарю. Придется поверить на слово, – ответила Джослин, стараясь не думать о контрабандном салате с креветками, спрятанном в морозилке.

– Когда я перешла в иудаизм, соблюдение кашрута было, пожалуй, самым сложным моментом. С шабатом было легко с самого начала, но про кошерное – некошерное приходилось постоянно себе напоминать. И много работать, чтобы это наполнилось смыслом. А у вас? Трудно было начать соблюдать кашрут? – спросила Бат-Шева Аарона.

Он опустил глаза, сгорая от стыда. Он хотел отгородиться от своего прошлого, сделать вид, что его просто не было. Все эти годы, что он нарушал слово Божие, висели над ним его личным страшным позором.

– Аарон, расскажите про свою работу в компьютерном магазине, – попросила Джослин.

Он рассказал, что ведет бухгалтерскую отчетность. Целыми днями сидит за столбцами цифр.

– Я люблю свою работу, – добавил он. – Мне нравится следить, чтобы все идеально совпадало.

Бат-Шева рассмеялась.

– Даже представить себе не могу что-то подобное. Я бы с ума сошла.

Он продолжал говорить о красоте точной отчетности, но Бат-Шева едва слушала. Вырез ее платья сложился в острый треугольник, быть может, чересчур глубокий, если бы не розовая заколка для волос, прихватившая края. Вместо того чтобы послушать или хотя бы взглянуть на Аарона, Бат-Шева игралась с заколкой, крутя ее между пальцев, и в конце концов та расстегнулась и упала на стол.

– Это Аялина, – улыбаясь, сказала она, как будто это все объясняло.

Аарон умолк и смущенно кашлянул. Бат-Шева снова сцепила края заколкой.

– Бат-Шева, расскажешь Аарону про свои уроки в школе? – попросила Джослин. Вечер давался много труднее, чем она ожидала. Но она надеялась, Аарон с Бат-Шевой хоть в этом сойдутся. Аарон очень обрадовался, когда Джослин сообщила ему, что Бат-Шева преподает: сказал, что такая работа явно не противоречит воспитанию детей и созданию еврейского дома.

Бат-Шева рассказала о художественных проектах, над которыми они работали с девочками. Как она поощряет их самовыражение через рисование. И уже замечает кое-какие перемены: они стали более уверенными в себе, более раскованными внутренне.

– Так прекрасно видеть, как они меняются. Как будто наблюдаешь, как они оживают, – сказала она.

Аарон сощурился, пытаясь определить, хорошо ли это.

– А что думают в школе? – спросил он наконец. Он не слишком разбирался в таких вещах, но был вполне уверен, что иудаизм не поощряет свободу самовыражения и творческое начало.

Бат-Шева улыбнулась.

– Почему? Вы считаете, нельзя быть религиозным и в то же время свободным и творческим?

– Нет, не совсем так, – ответил он и заерзал на стуле.

Слушая их разговор, Джослин наконец поняла, что за безумная идея была свести их вместе. У них же нет ну просто ничего общего. Розы с догоревшими свечами теперь казались насмешкой, досадным напоминанием о ее радостном предвкушении. Ужин бесповоротно катился под откос. Редкие обмены репликами сменялись долгими паузами. Джослин попробовала завести разговор о самых красивых туристических достопримечательностях Мемфиса, которые им обоим, новичкам в городе, быть может, стоило бы осмотреть вместе. Безуспешно. В конце концов Джослин решила, что тишина и то лучше, чем полнейшее фиаско. Она поднялась, чтобы принести пирог с шоколадным кремом, надеясь, что повисшее молчание спишут на исключительно плотный десерт.

Аарон ушел, не сказав на прощание даже «Я вам позвоню», и Джослин принялась обрабатывать Бат-Шеву. Если она захочет, Джослин попробует уговорить Аарона на еще одну встречу.

– Что скажешь?

– Он хороший, но совсем не для меня, – ответила Бат-Шева.

– Но почему? – недоумевала Джослин. Она не могла взять в толк, почему Бат-Шева так упрямится; тут уже нет-нет, а подумаешь, что она и вовсе не собирается снова замуж. – Нельзя вечно оставаться одной. Что ты будешь делать, если больше не выйдешь замуж?

– Я не готова что-то делать через силу.

– Но как же Аяла? Ей нужен отец, так же как тебе нужен муж.

– Нам и вдвоем прекрасно, – сказала Бат-Шева, присев на корточки, чтобы застегнуть Аяле пуговицы на пушистом красном пальто. На улице было холодно, и она натянула ей на голову капюшон и завязала веревочки под подбородком. Затем поблагодарила Джослин за ужин, пожелала ей хорошей субботы и ушла.

То, что Бат-Шева наотрез отказалась дать шанс бедному Аарону, навело нас на размышления. Мы были уверены, что это лишь вопрос времени, что рано или поздно Бат-Шева все же станет одной из нас. Мы к ней уже прониклись, и многие считали ее близкой подругой. Мы тешили себя картинами ее свадьбы и благополучной семейной жизни. Но стоило нам сгладить какую-то одну шероховатость, как немедленно возникала новая. Мы даже думали: может, Бат-Шеву не интересует замужество, потому что ей просто ни к чему нечто столь традиционное? Как известно, она вполне способна на сексуальные отношения вне брака. Может, это и есть то, что ей нужно.