Женский пол

Я выступала со своим перформансом на кинофестивале шесть раз, каждый раз перед документальным фильмом о таинственном фокуснике. Сначала я объявляла, что у меня в руке небольшой пульт и мне нужен доброволец, которому я его отдам. На пульте была кнопка со стрелкой, и я предлагала добровольцу нажимать кнопку столько раз, сколько вздумается, пока не кончится перформанс. (Пять раз из шести добровольцами были женщины.) Я объясняла, что я — автор, в основном пишу о гендере и сексуальности и совсем недавно купила себе новую вагину — имея в виду, что я заплатила пластическому хирургу за то, что он слепит из моих старых частей новые. «Поэтому я подумала, — говорила я, блуждая взглядом по потолку, — а что, если выйти на сцену с вибратором в вагине и попросить добровольца взять пульт, где будет кнопка, при нажатии на которую запускался бы вибратор? И что, если прилюдно дать согласие на то, чтобы доброволец до конца моего выступления нажимал на кнопку столько раз, сколько ему захочется, а все пусть смотрят?»

К этому моменту вся аудитория смеялась — я надеялась, не только из-за подозрении, что все это правда, и вытекающей отсюда неловкости, но и потому, что оценила юмор. Я рассказала залу об «Отрезе» и о том, почему им восхищаюсь. Сказала, что мы могли бы назвать мой гипотетический перформанс Cunt Piece, как предложил кто-то из знакомых знакомых. Я намекнула аудитории, что это будет приватное шоу между мной и одним зрителем из зала. «А вы все на самом деле будете смотреть не перформанс, вы будете смотреть на то, как он проходит мимо вас, — сказала я им. — Возможно, вы будете прислушиваться, пытаясь различить звук вибратора, может, будете следить за моим лицом — не выдаст ли оно то, что вибратор включен, но в конце концов вы, скорее всего, так и не сможете увидеть добровольца, увидеть, нажимал ли он на кнопку, а если и сможете, то не поймете, работает ли пульт, и если даже работает, вы все равно не можете знать наверняка, есть ли у меня внутри вибратор, да и вообще есть ли у меня вагина или же я просто все выдумала, чтобы вас поиметь».

Собственно, вот и все. В основном я говорила правду. Я действительно недавно сделала вагинопластику. У меня действительно был вибратор, но это был маленький клиторальный, а не вставной вибратор, и его размера или мощности бы не хватило, чтобы по-настоящему меня возбудить. Хотя я была бы не против: тогда бы в этом был настоящий риск, а не его иллюзия. Но я всякий раз и впрямь чувствовала, когда добровольцы нажимали кнопку на пульте, а они чаще всего это правда делали — даже зная, что будут таким образом заниматься со мной сексом на расстоянии. Некоторые даже осмелели от такой возможности и жали на кнопку снова и снова с явным удовольствием.

Ни разу во время выступления я не упомянула Валери. Оно было слишком коротким, чтобы описать ее притягательность для меня, мою одержимость ее творчеством. Это был тот жанр сексуальных фокусов, которые Валери любила и одновременно любила ненавидеть: непроницаемый, неопределенно-враждебный, но в то же время до странности пассивный, как раз на пограничье ОТБРОС и Папочкиной Дочурки, где, собственно, и живет большинство женщин, включая Валери. Пожалуй, ко всему прочему я не хотела ни с кем делиться. В конце концов, это было приватное шоу, но его единственная зрительница умерла тридцать лет назад, судя по всему, от эмфиземы, стоя на коленях на полу своего номера в Bristol Hotel в Сан-Франциско[134]. Не молитвы ради, я полагаю.

АРТУР. Я ужасная, да? [135]

Летом 1967 года Валери часто ходила на «Фабрику», чтобы уговорить Энди Уорхола поставить и спродюсировать «Засунь себе в задницу». Однажды она взяла у него интервью, а он его записал. На записи Энди спрашивает Валери, не работает ли она на ЦРУ. Валери спрашивает Энди, что его заводит. Местами интервью звучит так, будто Валери проводит с Энди собеседование на должность начальника мужского филиала ОТБРОС.

ВАЛЕРИ. Как ОТБРОС повлиял на твою жизнь?

ЭНДИ. Заставил полюбить девочек.

ВАЛЕРИ. Почему?

ЭНДИ. До этого они были всего лишь мальчиками.

ВАЛЕРИ. А теперь кто?

ЭНДИ. Девочки… До этого девочек не существовало.

ВАЛЕРИ. Ты думал, что бывают только мальчики.

ЭНДИ. Ага.

ВАЛЕРИ. Что есть только один пол.

ЭНДИ. Верно.

ВАЛЕРИ. А теперь знаешь, что их два.

ЭНДИ. Да, теперь их два[136].

Мне странно это сейчас читать. Энди (Andy) — имя, данное мне при рождении. Теперь оно стало мне чужим, как старая фотография или нога, которая затекла во сне. Некоторые люди до сих пор меня так зовут, но я сама в этом виновата. Когда я совершила каминг-ауг, я сказала, что буду и дальше откликаться на имя Энди (Andi). На слух живое имя тождественно мертвому.