Женский пол

Сисси-порно часто использует объекты-фетиши — косметику, дамское белье, накладные груди, высокие каблуки и розовый цвет, — но, в отличие от классического фрейдовского фетиша, эти объекты обещают кастрацию, вместо того чтобы от нее оберегать. Для Фрейда фетиш был очевидным субститутом «отсутствующего женского фаллоса»[123]. Маленький мальчик, травмированный обнаружением того факта, что у мамы нет пениса, и боящийся, что его постигнет та же участь, ищет утешения в объекте, который мог бы заменить этот пенис — например, в высоких каблуках или в прикосновении бархата. Фетиш, таким образом, — «знак триумфа над угрозой кастрации и защита от нее»[124]. Но даже Фрейд знал, что, отрицая кастрацию, фетиш тем самым ее неявно признает; сисси-порно эксплуатирует эту слабость, превращая фетиш из заверения, что пенис будет в безопасности, в гарантию его окончательной утраты. Это означает, что в тех случаях, когда sissy — транс-женщина, даже ее собственный фетишизированный пенис становится символом кастрации. Если он не эрегирован, то над его крошечным размером издеваются и называют его «клиторком»; если эрегирован, то это доказательство того, что она наслаждается своим унижением.

Фактически быть sissy всегда означает терять рассудок. Технический термин в данном случае — «бимбофикация». Подписи часто приказывают зрителям подвергнуть себя гипнозу, промыванию и разжижению мозгов, отуплению и прочим техникам избавления от интеллекта. «Почему мне нравится идея быть бимбо? — спрашивает один пользователь. — Потому что моя голова постоянно забита мыслями. Я всегда волнуюсь, любит ли меня Господин. На достаточном ли я уровне? Правильные ли вещи я выбираю? Нравлюсь ли людям? Как я могу жить в этой стране с ее нынешним политическим климатом? Куда еще я могу уехать?» Жесты, чаще всего закольцованные в гифках, почти всегда демонстрируют безволие: поникшие лица, дрожащие ноги, закатившиеся глаза. Это передает сам формат гифки, своеобразной центрифуги, в которой женскость выпаривается до самой эссенции — полуоткрытый рот, подставленный анус, пустой взгляд.

Сисси-порно сделало меня трансгендерной. По меньшей мере оно послужило точной аллегорией моего желания быть женского пола — и, все чаще думается мне, всякого желания как такового. Слишком часто феминистки представляли бессилие как подавление желания некой внешней силой и забывали, что желание зачастую и есть эта внешняя сила. Большинство желаний существует не по согласию, большинство желаний нежелательны. Желание стать женщиной объяло меня, подобно языкам пламени, поразило, как инфекция — или душевное заболевание, если верить «Диагностическому и статистическому руководству по психическим расстройствам», где гендерную дисфорию втиснули между фригидностью и пироманией. Вывод напрашивается сам собой: никто в здравом уме не захочет быть представителем женского пола.

Которыми, напомню, все мы, собственно, и являемся.

БОНДЖИ. Пусть парни трахают друг друга в задницу и оставят женщин в покое [125] .

К Бонджи, пристающей к женщинам на улице, подходят два пикапера. В авторской ремарке они обозначены как «два чела, белый и цветной»[126]. Spade, «цветной», в данном случае означает «черный», сленговое словечко, восходящее ко временам Гарлемского ренессанса. Из уст белой девушки вроде Валери оно звучит как оскорбление. Мужчины подкатывают к Бонджи, которая их посылает, а потом обращают свои взоры на женщин, к которым она только что приставала. Белый парень вежливо заигрывает с проходящей мимо эффектной девицей. «Отвали, пацан», — презрительно бросает она. Его друг считает, что может его переплюнуть. «Отойди в сторонку и смотри, как действует настоящий мужчина», — гордо заявляет он[127].

ЦВЕТНОЙ ЧЕЛ. Добрый вечер, богиня. Простите мне гиперболу, но для меня вы — настоящая богиня.

ЦЫПА. Хорошо понимаю вашу реакцию: вы уловили мою внутреннюю суть. А вон тот бойскаут — ваш друг?

ЦВЕТНОЙ ЧЕЛ. Просто знакомый, но я хорошо его знаю: он совершенно не ваш тип — приемчики у него линялые, как и его кожа.

ЦЫПА. А ваши такие же жгучие, как ваша?

ЦВЕТНОЙ ЧЕЛ. Вы проницательны[128].

Карикатурность здесь столь очевидна, что цыпа считывает это так же быстро, как и читатель. Ее это вдобавок, скажем так, не оставляет равнодушной. Они с цветным челом отправляются к нему познакомиться поближе, а белый чел, ворча, отходит в сторонку. «Можно сворачивать свой йо-йо. Все клевые цыпы — либо лесбиянки, либо гуляют с цветными. — жалуется он. — У белого мужика в наше время никаких шансов»[129]. В руках сообразительного режиссера эта сцена могла бы стать хорошей сатирой на то, что мы бы теперь назвали фантазией правых о нации рогоносцев: опущенный белый мужчина, которого с одной стороны имеют черные, а с другой лесбиянки, смиряется с жизнью, наполненной сексуальной фрустрацией. И вот так на свет появляется инцел.