Наташа хотела ехать домой, но вдруг передумала и назвала таксисту адрес Глущенко. Надо поговорить с ним откровенно, а не выдумывать разную дичь и мучиться нелепыми подозрениями. Да – да, нет – нет. Все очень просто, когда знаешь правду. Взять хоть сегодняшний день. Директриса и судья могли не признаваться, что на них давят, угрожают и искушают, а вместо этого тупо притворяться, что убеждены в виновности Кирилла, и сейчас они до сих пор сидели бы в совещательной комнате, потому что Наташа не согласилась бы подписать обвинительный приговор.
Таксист немного поворчал, потому что заказ у него был на другой адрес, но Наташа добавила рубль сверху, и неудовольствие сразу прошло.
Скорее бы прошла головная боль и оглушенность, чтобы самой сесть за руль и не зависеть от ненавязчивого советского сервиса!
По старой темной лестнице с изъеденными временем ступенями она поднялась на третий этаж и в полумраке с трудом разглядела табличку: «Глущенко 2 зв».
Волнуясь и в глубине души страстно желая убежать, Наташа нажала на черную кнопочку требуемое количество раз.
Альберт Владимирович открыл не скоро, когда она решила, что его нет, и повернулась уходить. Он был в классических трениках и длинной вязаной кофте.
Увидев, кто пришел, Глущенко нахмурился и некоторое время стоял на пороге, кажется, размышляя, не захлопнуть ли дверь перед носом незваной гостьи.
Наконец он посторонился и сделал приглашающий жест. По длинному коридору, выкрашенному грязно-желтой краской, миновав множество дверей, они прошли в комнату.
Наташа осмотрелась: от скудной меблировки обиталище Глущенко казалось большим и грустным. В углу стояла простая полуторная кровать, аккуратно застеленная, но из-под подушки выглядывал зеленый коленкоровый корешок какого-то солидного тома. На письменном столе стояла лампа с жестяным абажуром и стаканчик для карандашей в виде туриста, в точности как у Наташи дома. Судя по расстеленной салфетке, этот стол служил владельцу также и обеденным.
Пара венских стульев, полка с книгами и гробовидный шифоньер завершали обстановку, и еще посреди комнаты раскинулась гладильная доска: перед ее приходом Глущенко отпаривал форменные брюки через влажную тряпочку. Наташа поморщилась – она ненавидела гладить.
– Ты зеленая, и несет от тебя, как от сигаретного завода, – буркнул Альберт Владимирович, подав ей стул и проверив, что выдернул шнур утюга из розетки.
– Извините.
– Десятый час. Что-то случилось?
Она покачала головой.
– Ты бы курила поменьше, а лучше бы совсем бросила. Это вредная привычка, которая вызывает много разных заболеваний.
– Да-да! А целовать курящую девушку – все равно что облизать пепельницу.
– Так точно.
– Мы оправдали Мостового, – быстро сказала Наташа, глядя Глущенко в лицо.
Он пожал плечами:
– Надеюсь, вы знали, что делали, и твое самоистязание не пропало зря. Теперь возьми больничный и как следует отлежись. С мозгами шутки плохи.
Наташа очень внимательно смотрела на Альберта Владимировича, но не заметила ни малейших признаков страха или разочарования, или даже просто интереса.
– Я имею право знать, – сказала Наташа.
– Что?
– Если мне по какой-то причине надо быть несчастной и умереть в одиночестве, я имею право знать эту причину.
– Наташа, но мы вроде бы все решили, – Глущенко растерянно улыбнулся, – договорились, и вдруг ты являешься на ночь глядя и требуешь…
– Ничего, таран – оружие героев. Никто вас не тянул за язык, что вы меня любите.
– Извини. Это вырвалось от неожиданности.
– То есть это неправда.
– Правда.
– Ну тогда скажите причину.
Он покачал головой.
– Альберт Владимирович! Не унижайте ни себя, ни меня.
Он потер лоб ладонью:
– Я бы покурил для храбрости, если бы от тебя так жутко не воняло никотином.
– Да, решение далось нам нелегко.
– Хорошо, Наташа, ты права. Если я скажу тебе, что инвалид, этого будет для тебя достаточно?
Она покрутила пальцем у виска:
– В этом, что ли, смысле?
– Нет, не в этом.
– Тогда в каком? На вид вроде вы совсем здоровы, хотя не в этом суть. Инвалидность для меня ничего не значит. У всех есть проблемы со здоровьем, а если пока нет, то будут. Вы мне дороги со всеми вашими особенностями, в чем бы они ни состояли.
Наташа пыталась сделать над собой усилие и поверить, но, похоже, Глущенко врет. Не может инвалид бегать каждый день шесть километров после того, как проведет рабочий день у операционного стола. Просто пытается придумать отговорку, чтобы она поскорее ушла, и самое противное, что не сильно старается.
– Наташ, у меня колостома, – буркнул Альберт Владимирович, – после ранения осталась, а закрывать никто не берется. Даже твой отец отказался, мол, лучше быть живым с колостомой, чем мертвым без нее. Довольно спорное утверждение…
– Вы поэтому его недолюбливаете? – перебила Наташа.
– Так точно. Все мои задвиги поэтому. И бегаю я тоже из-за колостомы.
– А какая связь?
– Перистальтику регулирую и тестостерон сжигаю.
Наташа вздохнула:
– Слушайте, я даже не знаю, что и сказать…
– Да ничего не говори, и так все ясно.