Женский приговор

– Да вы просто дебил неадекватный! – Наташе хотелось вскочить, заорать, может быть, даже встряхнуть Глущенко, но сил на это не было. Какое же это было счастье – узнать, что все подозрения оказались напрасными. – Вы взяли и убили надежду из-за хреновни, которая вообще ничего не значит. То есть, простите, это не хреновня для вас, но для меня она не значит абсолютно ничего.

Глущенко покачал головой.

– Это просто особенность, – продолжала Наташа. – Вот у меня жопа большая, а у вас колостома, и что теперь?

– Не знаю. – Глущенко подошел к стулу, на котором, сгорбившись, сидела Наташа, и тяжело положил руки ей на плечи. – Сколько ж ты пачек высадила сегодня, Наташа?

– Не переводите тему.

– Не знаю, как мы будем…

– Я тоже этого не знаю.

Она встала и осторожно провела кончиками пальцев по щеке Глущенко.

Он обнял ее, хотел поцеловать, но Наташе вдруг стало стыдно, и она отвернула голову.

– Поехали ко мне? Я хоть переоденусь и зубы почищу, чтобы не омрачать наш первый раз своим смрадным дыханием.

– Вот видишь? Ты стесняешься из-за такой ерунды, а представь, мне каково?

– Да понятно.

Надежда Георгиевна не без удовольствия вела кочевую жизнь. Первую ночь они с Аней скоротали у Ларисы Ильиничны. Русичка предлагала им оставаться сколько потребуется, но Надежда Георгиевна не могла поступить так подло с женщиной, у которой только разгорается роман. Обзвонив своих немногочисленных друзей и выслушав про ремонты, нагрянувших родственников и болезни, она обратилась к Наташе. Это было нагло и неловко, их ничто не связывает, кроме трех недель, проведенных в суде, но отчаянные времена – отчаянные меры.

Не дослушав жалкое и униженное блеяние, Наташа тягучим от счастья голосом заявила, что может принять сестру по правосудию и у себя, но тут как раз освободилась прекрасная комната в коммуналке с нормальными соседями, где они могут пожить какое-то время.

Вечером она приехала вместе с высоким сухопарым человеком, отрекомендовавшимся Наташиным женихом. Оба сияли от счастья, и Надежда Георгиевна искренне пожелала им всего самого хорошего.

Наташа еще не совсем оправилась от своего сотрясения, поэтому за рулем сидел ее жених. Он предложил, раз уж на колесах, заехать за вещами, и Надежда Георгиевна с Аней, немного робея, вошли в родной дом.

Аня сразу деловито стала собираться, а Надежда Георгиевна прошлась по квартире со странным чувством неузнавания – просто не верилось, что она провела здесь последние двадцать лет. Все в одночасье стало чужим, и вышедшая к ней Анастасия Глебовна была уже не любимая свекровь, а чужая лицемерная старуха.

Она не дала спровоцировать себя на скандал, сухо сказала, что просто возьмет личные вещи и уйдет, тогда бабушка переключилась на Аню и обозвала ее ренегаткой. Мать сильно провинилась, и семья должна выступить единым фронтом, объявить бойкот, пока мать не осознает вину и не попросит прощения.

Надежда Георгиевна покраснела. В устах Анастасии Глебовны ее собственный до недавнего времени излюбленный педагогический прием звучал совсем уж паршивенько.

К счастью, Аня не поддалась ни на эту провокацию, ни на «как же ты бросишь свою любимую бабулю?», и они без истерик покинули квартиру, проведя внутри не больше четверти часа.

Альберт, так звали жениха Наташи, познакомил их с соседями, показал график стирки и уборки, а потом залез в чулан, очень долго там чем-то гремел и наконец извлек на свет божий тронутую ржавчиной раскладушку.

«Какой у вас милый и сердечный жених!» – шепнула она Наташе, а та почему-то рассмеялась.

Ане нравились эти приключения, но Надежда Георгиевна понимала, что очень скоро, когда пройдет первая обида, на девочку навалится тоска по отцу, брату и бабушке, и думала, как бы так сделать, чтобы Аня могла общаться со всеми членами семьи без чувства вины.

Алексей, кажется, настроен серьезно, и надо с достоинством пройти через развод.

Она двадцать лет считала счастливым свой брак, и все же надо признать, что его внезапное окончание не стало для нее сюрпризом.