Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Скудность и малочисленность источников не позволяют сравнить количество эмигрировавших феминисток и тех, кто подобно Шабановой остался жить и работать при советском режиме. По-видимому, большинство эмигрировавших женщин были замужем. Сотни из них перенесли лишения, особенно в первые годы жизни за границей. Улицы Стамбула видели утонченных и образованных русских женщин (некоторые, возможно, боролись с проституцией в дореволюционной России), продававших себя, чтобы накормить ребенка или нетрудоспособного мужа. Впоследствии многие русские эмигрантки смогли обогатить культуру приютивших их стран более приемлемыми способами. Из свидетельств о жизни эмигранток на Западе в ту эпоху становится совершенно ясно, что многие из них сумели сохранить чувство гордости, достоинства и независимости, которое на протяжении множества поколений служило отличительным знаком русских образованных женщин. Ф. Нансен и его коллеги, определявшие юридический статус русских эмигранток, достойны признательности за то, что сохранили им их имущественные права, которыми они традиционно пользовались по российскому законодательству, даже если они жили в таких странах, как Франция, чей свод законов в значительной степени отличался от русского[636].

История эсерок и других старых народниц более разнообразна. Засулич, которая остаток жизни провела в основном в эмиграции, от 1870-х гг. унаследовала непогрешимую честность народников, но при этом полностью разочаровалась в народничестве в целом и терроре в частности. Под влиянием Плеханова она постепенно обратилась к марксизму и вплоть до революции оставалась его верным союзником. Из-за твердой приверженности нигилистскому этическому кодексу, своей скромности и принципиальному подходу в оценке товарищей Засулич получила прозвище «Сократ русской социал-демократии». Эти черты определили ее резкое неприятие декаданса и любых форм сексуальной распущенности, а также идеализм и презрение к «буржуазному» материальному благосостоянию. Ирония судьбы заключалась в том, что пиком пропагандистской деятельности Засулич стала статья, написанная для «Искры» в 1901 г., в которой легендарная террористка прошлого решительно осудила индивидуальный террор как оружие политической борьбы. Всегда следовавшая за Плехановым Засулич была настолько далека от большевизма, насколько это вообще возможно для социалистки. Она умерла в Петрограде 8 мая 1919 г. и была похоронена рядом со своим наставником на Волховом кладбище. Извещая о смерти революционерки, которая 40 лет своей жизни посвятила рабочему классу, «Правда» писала: «В последние годы В. И. Засулич порвала с революционным пролетариатом. Но пролетариат ценит ее великие заслуги в прошлом. Рабочие никогда не забудут ее имя». В итоге в историю Засулич вошла как террористка, а не как ученый-марксист[637].

Вера Фигнер попала в Шлиссельбургскую крепость, когда ей было 32 года; спустя 20 лет, в 1904 г., она вновь появилась на политической арене уже пожилой женщиной, желавшей начать «третью жизнь». Продолжительное тюремное заключение нанесло серьезный ущерб ее психике. Она уныло скиталась под надзором полиции по просторам России с одного места ссылки к другому. По иронии судьбы в 1905 г. восставшие крестьяне сожгли дотла ее родовой дом под Казанью. Во время краткого визита Фигнер в Москву ее чествовали интеллигентки, толпы «бестужевок» и Союз равноправия женщин. Как и Засулич, она была дезориентирована и одинока. В конечном итоге она покинула Россию, а в 1908 г. присоединилась к социал-революционерам. Опытная подпольщица Фигнер была разочарована дилетантством своих соратников в деле Азефа и покинула партию. В 1917 г. Фигнер попыталась привлечь внимание к себе, к проблемам старой революционерки, потерявшейся в урагане революции, сделанной другими: «Переворот 25 октября, с которого началась наша великая социальная революция, был шоком для меня. Я не была готова к ней. Читать в 19 или 20 лет рассказы о борьбе революционных партий во Французской революции — это одно дело, а самой жить в революционных событиях — совершенно другое». Несмотря на то что новый режим пытался склонить ее на свою сторону, Фигнер отказалась стать коммунисткой. Однако она осталась в России, занималась литературной работой в Обществе политкаторжан и даже пробовала убедить других народников вернуться обратно в Россию. Когда в 1941 г. немецкие войска подошли к Москве, власти решили эвакуировать уже немощную героиню. «Позаботьтесь лучше о себе», — ответила она им. Она умерла на следующий год в возрасте 90 лет и была с почестями похоронена на Новодевичьем кладбище[638].