Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Работа Бренды Михэн-Уотерс, посвященная женским религиозным обществам, представляет малоизученное направление в женской истории[884]. Вполне понятно, что этот аспект женской деятельности появился на волне общего возрождения интереса к русской религиозной истории. Ее исследование способствует расширению слишком политизированного (что значит прежде всего радикального) взгляда в нашей литературе на рассматриваемый период; оно поможет также объяснить многим удивленным наблюдателям современной российской жизни, почему произошло столь необычайное возрождение религиозной и благочестивой жизни среди женщин во второй половине 1980-х гг. Михэн-Уотерс ясно показывает, что религиозно настроенные женщины, так же как и революционерки не только поддерживались в своей благочестивой деятельности священниками, но имели собственных героинь и свои возвышенные идеалы.

Что касается истории советского периода, то мы не встречаем здесь такого же всплеска научной активности, которая наблюдалась в историографии дореволюционной России. По-прежнему лучшим образом женской истории 1917–1978 гг. остается работа Г. Лапидуса[885]. Из недавних многочисленных исследований, посвященных революции 1917 г., работа С. А. Смита о Петрограде содержит наиболее глубокий анализ как роли женщин в революционных событиях, так и условий их жизни. Барбара Клементс изучает большевистских революционеров, а Беатрис Фарнсворт — крестьянок в ранний период Советского государства[886]. Самой обширной работой, которую я читал, была диссертация Уэнди Голдмана о российской семье в первые два десятилетия советской власти [887]. Глава диссертации об аборте вошла как статья в упомянутой выше сборник «Женщины России». Из ее многочисленных достоинств отметим описание самой операции аборта, анализ значения абортов и той роли, которая приписывалась разводу, фактическому браку, подкидыванию детей, политике, в области усыновления, бездомным детям в явном «кризисе» семьи, наблюдавшемся в конце 1920 — начале 1930-х гг.; раскрытие сути той войны, которую вели между собой врачи, стремившиеся и противодействовавшие установлению контроля над абортами; объяснение поведения крестьянки, которая сопротивлялась вторжению современной медицины и государства в ее жизнь; анализ и функции «удовольствия» в семье, разработанной в сталинские времена (1930-е гг.), — теме, имеющей много культурных аспектов. Следует также отметить и статью Элизабет Уотерс, посвященную иконографии женщин в революции[888].

Едва ли стоит удивляться, что роль, сыгранная советскими женщинами во Второй мировой войне, была проигнорирована, так как серьезное всестороннее исследование социального, экономического и культурного опыта этой войны, только началось. Это один из тех многочисленных случаев, когда массовая культура затмевает реальность. Тысячи советских женщин сражались на фронте, но этот факт лишь слегка освещен в драматическом искусстве, кинематографе, музыке, литературе или искусстве плаката[889]. Хотя и верно то, что женщины не играли на фронте главную роль и в большинстве своем оставались в тылу, все произведения искусства перерабатывали именно эту тему (стоит вспомнить, к примеру, популярное стихотворение Константина Симонова, ставшее песней, «Жди меня»). Читая первые исследования о русских женщинах в Первую мировую войну Альфреда Мейера, я открыл для себя, что война в огромной степени изменила их жизнь и что именно в это время происходили значительные изменения в гендерных ролях[890]. Думаю, что то же самое, но только в еще больших масштабах, произошло и во Вторую мировую войну. Это именно тот случай, когда сочетание гендерного анализа, социальной истории и культурологического подхода может показать, что война принесла в жизнь и благодаря этому выйти за рамки ностальгического пиетета.