Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Пока еще в бывшем советском обществе не возникло никакого организованного независимого движения по «спасению» проституток, каким зарекомендовали себя феминистки или ранние большевички. Общественное мнение вылилось в форму жалоб и сетований по поводу упадка нравственности. Вместе с тем появилось и новое течение. В ответ на документальный фильм о проститутках и венерических заболеваниях 16 студентов-медиков опубликовали письмо, в котором высказались против борьбы со СПИДом, утверждая, что необходимо позволить этому заболеванию распространяться в «естественных» группах риска, с тем чтобы оно могло уничтожить всех проституток, гомосексуалистов и наркоманов[900]. Угроза СПИДа случайно вскрыла иной пример гендерной политики — из-за опасения заразиться СПИДом мужчины стали высказываться в пользу увеличения производства презервативов — требование, которое они редко прежде выдвигали, не задумываясь о предохранении женщин от многочисленных абортов[901]. Сексуальность становится одним из главных политических и культурных вопросов, но вместе с тем она вызывает и отрицательную реакцию. Так, в 1986 г. один из критиков в консервативном «Нашем современнике» напомнил о «санинщине» — явлении, существовавшем в начале XX в.[902] (см. Гл. VI). Впервые после революции были открыто выражены страхи перед ужасной смесью урбанистических процессов, секса, торговли, попкультуры и космополитизма (космополитизм — часто кодовое слово для евреев). Авторы последних статей, появившихся в консервативной «Молодой гвардии», умудрились на первых же двух страницах увязать похоть и наготу с эсперанто, Израилем, НАТО, Биллом Хейли, Элвисом Пресли, темными силами хаоса и «разрушением души и разума»[903].

Сам феномен гласности и перестройки напоминает 1861, 1905 и 1917 гг., когда во всем обществе царил дух всеобщего обновления, сопровождавшийся подъемом женской активности, которая, правда, заканчивалась откатами назад. В настоящий момент еще особо нечему откатываться назад. Однако параллели с прошлым очевидны, особенно это касается женщин, объединивших свои усилия в достижении реформ и требующих, чтобы их при этом не забыли. Размышления о будущем — трудное дело, хотя часто имеет место в средствах массовой информации, но редко приносит плоды. Тем не менее в настоящее время в России вполне определенно появляется феминистское сознание. Десять лет назад участницы диссидентского феминистского движения в Ленинграде опубликовали подпольный документ, что привело к репрессиям против них и изгнанию некоторых из СССР[904]. Само движение было равнодушно к истории женского освобождения, но оно предложило широкий спектр решений «женских» проблем, включая и обращение к Богу, — идея, которая до сих пор жива. Некоторые из высланных активисток сейчас возвращаются назад.

В последние годы некоторые женщины открыто выступили против «патриархальности» российского общества и призвали к созданию независимого женского движения. За день до Международного женского дня, 7 марта 1990 г., в Москве была организована выставка-семинар «Женщина как субъект и объект в искусстве», скрывавшая под своим названием широкую феминистскую акцию. Одна из ее организаторов, Наталья Филиппова (ученый-химик из Московского университета), заявила, что мужская «империя» провозгласила равенство полов точно так же, как государство провозгласило этническое равенство, — без понимания самой идеи и без проведения ее в жизнь. «Командно-тоталитарная» система не смогла примириться с истинным феминистским движением, так как она рассматривала людей как «винтики». Вторя Барбаре Хелдт, Филиппова сказала, что образ страдающей и готовой к самопожертвованию женщины, распространенный в русской литературе, был создан мужчинами, которые их не понимали, равно как никогда не понимало их и советское государство. Женщины нуждались в своей отдельной сфере — не в Берлинской стене или гендерной войне, но в духовном пространстве, в котором смогло бы развиться их самосознание. Как и многие советские интеллигенты, Филиппова смотрела на 1920-е гг. как на время, когда женщины могли с чувством собственного достоинства самоутверждаться в своей женской идентичности и когда к ним не относились лишь как к особой группе рабочего класса. Этот аргумент — реминисценция из гендерных дискуссий, проходивших в среде феминисток накануне революции[905].