Женское время, или Война полов

Собрав эти письма в мешок, энкавэдист бежал с ними в свой кабинет и, не вскрывая ни одного письма, бросал их охапками в печку.

Операция переселения татар, чечен и ингушей из Крыма и Кавказа в Сибирь была военной тайной.

Только раз в сутки, в открытой степи, на пустынных полустанках, охрана останавливала поезд, откатывала двери вагонов, и грязные, вшивые, полуживые люди выпадали и выпрыгивали наружу, чтобы отдышаться на сухой полынной земле, сходить по нужде, набрать воду в соседнем колодце и оставить на железнодорожной насыпи еще несколько умерших. Рыть могилы было нечем, хоронить было не в чем, да охранники и не стали бы ждать. 15–20 минут – вот и вся остановка. Закрывая двери, солдаты бросали в вагоны суточный рацион – по буханке хлеба на десять человек. И тут же дверь с лязгом запиралась стальными штырями, и женщины воем и молитвами прощались сквозь стены вагона с трупами своих матерей, отцов и детей, оставленными возле железнодорожной колеи.

– Мама, а мы тоже умрем?

– Замолчи, спи.

– Только ты не умирай, мамочка!

– Я не умру. Спи наконец!

– Я боюсь спать, мама. А вдруг я проснусь мертвой?

Впрочем, иногда, пропуская встречные составы, их поезд стоял в степи подолгу, часами. За это время Зара и другие дети успевали обшарить все вокруг, они собирали щепки и сухие ветки и выпрашивали у машиниста куски угля. Все это они тащили в свой вагон. Там, в пространстве, которое освободилось за счет умерших, мать Зары поставила железное корыто, и в этом корыте, в песке она жгла уголь и щепки и на какой-то жестянке жарила детям лепешки из отрубей. Та жидкая сметана, которую дома они не смогли сбить в масло, тут, от круглосуточной качки вагона, сама сбилась в бидоне, и теперь это масло и отруби превращались в жесткие, пресные, но спасительные лепешки.

Дети грызли эти лепешки, матери вылущивали из их волос вшей, давили их ногтями и, заговаривая свой и детский голод, пели малышам протяжные татарские колыбельные песни. Но прежде чем уснуть, Зара, как и все остальные миллионы детей в России, вспоминала Сталина и желала ему здоровья, богатырской силы и вечной жизни.

И великий вождь всех времен и народов, вышагивая тигриной походкой в мягких яловых сапожках по своему кремлевскому кабинету, чувствовал эти волны любви и энергии и впитывал их в себя всеми порами своего маленького и злобного старого тела.