Женское время, или Война полов

– Ничего, – поспешно сказала ей Катька Вторая. – Вы просто упали, вам стало плохо. Мы помогли вам встать. Пойдите отдохните…

Стерва, потирая рукой виски, медленно пошла из цеха.

Весь цех следил за ней оцепенело, как в шоке. Майор Оксана Ткач, гроза лагеря, вдруг сразу перестала походить сама на себя, а оглядывалась на Зару, как трусливая собака, поджавшая хвост.

Но как только за Стервой закрылась дверь, женщины сорвались с мест и бросились к Заре:

– Зарочка, у меня триппер! Вылечи! Заговори! Весь паек отдам!

– Зарочка, у меня Маруська любовницу свела! Верни, заворожи подлую!

– Зара, у меня вчера всю заначку чая украли. Найди – половина твоя будет!

– А мне пятый месяц писем из дома нет! Погадай, что там случилось, у меня же трое детей там…

– Да вы что, девки? Обалдели? – удивилась Зара. – Да не умею я ничего лечить! Я вам шаманка, что ли? Я политическая…

Но где-то внутри себя она чувствовала, что врет, что странная власть, которую испытала она только что над Стервой, – не случайна. Да и лечить все равно пришлось – сразу, в ту же ночь, потому что невозможно было смотреть без сострадания на стонущую от радикулита Верку-муруху, на распухшие синяки Ангелины, на катаракту в глазах у еще кого-то. Зара, не касаясь больных, держала руки над их болячками и снимала им боль, рассасывала опухоли, а потом долго мыла руки, стараясь смыть невидимую энергетическую грязь, которая, ей казалось, налипала на эти руки во время целительства.

26

А на следующую ночь в холодном бараке ее разбудила староста:

– Тебя к начальнику лагеря.

Полковник Крюков – рыхлый мужик с испитым лицом, отекшими веками и пепельной челкой на потном лбу – сидел в жарко натопленном кабинете за столом, на котором вместо деловых бумаг был настоящий пир: бутылка армянского коньяка, румяная буханка белого хлеба, нарезанного тонкими, интеллигентными ломтями, три открытые консервные банки с рижскими сардинами и дальневосточными крабами, тарелка с американской тушенкой, яблоки в вазе и ароматный чай в фарфоровом чайнике.

От запахов этих продуктов Зару даже шатнуло.

– Садитесь, Бешметова. Закусывайте.

Зара села на край стула, но к еде не прикоснулась, а, выпрямив спину, смотрела на Крюкова. Она не помнила, чтобы Крюков к кому-нибудь обращался на вы. Хам и матерщинник, он всех, даже старших офицеров охраны, именовал одним словом: «тыептать».

– Закусывайте, – снова повторил Крюков, не глядя ей в глаза.

Зара молчала. Никто в лагере не слышал, чтобы Крюков хоть три слова произнес без мата. А тут…

– Брезгуете? – спросил Крюков.

– Ага, – сказала Зара, сглатывая слюну.

– Почему? – Крюков впервые посмотрел ей в глаза. – Я, между прочим, вас в лагерь не сажал. И из Крыма не выгонял. Так что… какие у вас ко мне лично претензии?

И вдруг по этой совершенно свободной грамотной речи Зара поняла, что все его «ептать» и прочая матерщина были только маскировкой тайного интеллигента под общий фон офицерского быдла. Но от этого он стал ей еще ненавистнее.

– Зачем этот разговор? – сказала она. – Это допрос?

– Да нет! Что вы! Это просьба. Ну, хорошо, каменная женщина, я скажу вам, в чем дело…

– Не надо. Я сама скажу вам, в чем дело, – усмехнулась Зара. – У вас больные почки и опухоль в мочевом канале. И вы хотите, чтобы я вас вылечила.

Зара сама не знала, откуда у нее это знание, но она была уверена в нем абсолютно, она словно видела этого человека насквозь – со всеми его болезнями, резями при мочеиспускании и страхом перед приближающейся инспекционной проверкой лагеря.

– У меня – опухоль?! – изумился Крюков. – Откуда ты знаешь?

– Вы по часу сидите в туалете, чтобы помочиться. Ведь так?

Крюков посмотрел на нее в задумчивости:

– Я думал, это от водки… Вы меня вылечите?

– Нет. – Зара отрицательно качнула головой.

– Почему?

– Я не врач. А если бы и была врачом, вас я лечить не стану.

– Почему?

– Вы служите репрессивной системе, которая осуществляет геноцид моего народа.

Крюков вновь посмотрел ей в глаза. В его синих белках быстро набухали красные прожилки бешенства. Но он еще сдерживал себя.

– Бешметова, вы знаете, что бывает за нападение на офицера охраны?

– Я ни на кого не нападала.

Чем пристальнее этот мерзавец смотрит ей в глаза, тем яснее и глубже он дает ей возможность читать в них. Все, что есть у него в руках по инциденту со Стервой, – это два доноса лагерных стукачек. А сама Стерва не написала никакого рапорта, и все остальные зечки утверждают, что ничего не видели и не слышали. Но если доносы не подтверждены рапортом Стервы и показаниями остальных заключенных, то грош им цена.

– Вы загипнотизировали майора Ткач, – сказал Крюков. – И издевались над ней, заставили ее просить прощения у заключенной Ангелины Працюк.

– Просить прощения? – Зара сделала удивленное лицо. – За что?

Но Крюков не попал в эту ловушку и не сказал, что Стерва избивала Ангелину. Он встал.