Женское время, или Война полов

– В начале чего? В начале сотворения мира и выхода человека из природы. И видишь, к чему это привело? Слово разъединило людей по языкам, оно помогает не столько передавать мысли, сколько скрывать их. Да оно и мелко! Если записать на бумагу наш разговор, он займет две страницы и все равно будет плоским, бездушным и безголосым! А телепатически я могу передать тебе миллионы бит информации в долю секунды! И даже показать тебе все, что хочу, – и реальный мир, который я видел, и свои фантазии.

– Покажите.

– Потом. Ты еще не готова.

– Ничего. Попробуйте. Пожалуйста! – почти кокетливо попросила она.

– Хорошо, – усмехнулся его голос. – Но только чуть-чуть. Я покажу тебе, где я родился. Видишь?

Это было невероятно, немыслимо, но она – увидела! Она увидела панораму гор, поросших кедровым и хвойным лесом и освещенных рассветным солнцем, встающим над морем. И это было не плоское двухмерное изображение, как на теле– или киноэкране, а объемная, натуральная картина, словно Зара просто перенеслась на вершину одной из северокорейских гор и видит все вокруг: высокое небо над головой, облака над зеленым морем вдали, камышовые крыши какой-то деревушки под горой, конусы соломенных шляп у мужчин и женщин на рисовом поле… А вблизи – движение воздуха сквозь иглы хвойных веток, блеск солнечных лучей на каждой из них. И слышит голоса птиц, беличий стрекот на соседней сосне, полет шмеля… И запахи! Головокружительно пахнет йодистым морем, хвоей и дымом кизиловых дров…

– Потрясающе! – воскликнула она. – Очень красиво! Как в Крыму!

– В Крыму? – спросил Цой. – Не может быть.

– Может! У нас еще красивее!

– Покажи.

– Я не умею…

– Ничего. Ты вспомни, а я увижу все, что ты увидишь.

Она вспомнила. Она вспомнила сразу все: сиреневый туман, который стелился с моря через Конское ущелье в то утро, когда их выселяли из Крыма. Последние дымы затухающих очагов над трубами их опустевших домишек. Запахи цветущего миндаля, кипарисов, лаванды и горных трав – их пьянящий и волшебный настой, от которого татарские мальчики и девочки взрослеют не в 14–16 лет, как русские на севере, а в девять и даже в восемь лет! И – поля алого мака на крутых боках Шай-Дага… И теплые ласковые волны на пляжах Алушты… И грунтовую дорогу, которая петлями взбирается ввысь под кронами горных сосен… И открывающуюся с гор панораму синих холмов и зеленого моря на горизонте…

– Ну как? – спросила она.

Цой не ответил.

Она удивленно повернулась к нему. Но он сидел отвернувшись.

– В чем дело? Почему вы отвернулись?

– Не мешай, я занят.

– Занят? Чем?

– Помолчи. Отключись!

Она обиженно отвернулась. И лежала так, наверно, с минуту, когда он взял ее за руку.

– Извини, – сказал его голос. – Я путешествовал по твоему Крыму. Это очень серьезно.

В его интонации было столько пугающей глубины, что она невольно перешла на ты:

– Серьезно? Что ты имеешь в виду?

– Я был в его прошлом и будущем.

– И?

Цой смотрел на нее в упор, но глаза его были уже непроницаемы, как два черных щита. Он не пускал ее в свои мысли.

– Почему вы молчите? – сказала она снова на вы. – Что вы увидели?

Он молчал. Ей показалось, что она догадалась.

– Меня и… Мирзу? Да?

– Нет. Ну, то есть да, и это тоже. – Он пренебрежительно поморщился. – Но это не важно.

– А что важно? Скажите! Что Крым – эрогенная зона земли? Да?

– Важно, что ты станешь матерью десяти тысяч детей.

– Вы сошли с ума? Я уже и одного не рожу – мне сорок семь! Ох, у меня опять жжет все плечи и голову!

– Извини, это моя вина. Я отключился. Сейчас…

И она тут же ощутила, как боль стала уходить, размякать, растворяться. Она захотела продолжить их мысленный разговор, но Цой опередил ее:

– Все! На эту тему – ни слова! Я вообще не имел права сказать тебе о будущем. Я буду наказан.

– Наказан? Кем? Ведь нас никто не слышит!

Он тяжело вздохнул и не ответил. Она больше не слышала его голоса и даже не видела его глаз. Она спала.

А утром, когда Акопян разбудил ее, ворвавшись в комнату в сопровождении двух московских врачей, она с изумлением провела ладонью по своей голове и плечам: где та сплошная рана, которая была вчера? Она не видела своей головы, но видела плечи: они были покрыты тонкой и свежей кожей, розовой, как у новорожденной.

Врачи возмущенно посмотрели на Акопяна:

– Зачем вы нас вызвали?

А Цой устало поднялся со стула.

– А сс от, – сказал он Акопяну. – Я пойду спать. Я о сс ень устал.

37

Даже через два года, когда они стали любовниками, Цой отказывался вернуться к этой теме. Он научил ее многому – технике телепортации, паракинезу, медитации, управлению циркуляцией своей энергии по китайской системе «цигун» и даже ретроскопии – умению видеть прошлое. Но он отказывался учить ее видеть будущее. «Еще рано, ты не готова», – говорил он.

Конечно, она дразнила его – мысленно, в постели, прижавшись к нему всем телом:

– Как я смогу стать матерью десяти тысяч детей, если я не беременею? Мы живем уже год…

– Ты не беременеешь потому, что я не хочу отпускать тебя отсюда.

– Это эгоизм! Рожать они везут в Томск, на свободу.

– Здесь у нас больше свободы, чем там.

– Это зековская философия. На воле есть свобода борьбы с режимом.