Женское время, или Война полов

36

Когда она пришла в себя, она уже знала, что Мирза мертв. Это знание было внутри ее и столь же ясное, как саднящая боль ожогов на голове и на плечах. Но она не хотела в это поверить. Она повела взглядом вокруг себя. Оказывается, ее уже перенесли в ее комнату. У кровати на стуле сидел Цой, а у окна стоял Акопян. За окном низко, прямо на пики гигантских сосен садилось солнце.

– Ка… какое сегодня число? – преодолевая боль, выдавила из себя Зара.

– Восемнадцатое мая, – ответил Акопян. – В этот день вас выселили из Крыма, правильно?

Зара закрыла глаза. Теперь это уже непреложно. В годовщину выселения татар из Крыма Мирза сжег себя, чтобы толкнуть, зажечь, поднять народ на новую борьбу за возвращение на родину. А она тут работает на власть, которая отправила в тюрьмы всех диссидентов и правозащитников, ее народ – в ссылку, а Мирзу – на костер!

Умереть! Умереть ей за это!

– Умереть нельзя, – вдруг сказал Цой.

Зара удивленно открыла глаза, но Цой уже повернулся к Акопяну, который спросил у него:

– Что ты сказал?

– Я Заре сказал: нельзя умереть, скоро вра сс и прилетят, ле сс ить будут, – объяснил ему Цой с улыбкой.

– Да вы что «умереть»?! – воскликнул Акопян, подходя к кровати и беря Зару за руку. – Даже не думайте! Мы вам и не дадим умереть! Вы же уникум! Я вызвал лучших московских специалистов по ожогам! Утром они будут тут! А пока, до их прилета, Цой вам снимет боль, я его попросил, мы с ним старые знакомые…

Только теперь Зара поняла, почему боль терпима, почему у нее нет болевого шока. Цой своим биополем снимает жар ожога, она даже чувствует приятную прохладу простыни под обожженным плечом.

– Отпусти ей руку, А сс от, ты мне ме сс ае сс , – сказал ему Цой.

– Может, мне совсем уйти? – обиделся Акопян.

– Да. Мне будет лег сс е.

– Хм! – хмыкнул от такой откровенности Акопян. – Но ты обещаешь, что не оставишь ее до утра? Я договорюсь со Свиридовым.

– Обе сс аю. Иди.

Когда за Акопяном закрылась дверь, Цой сказал:

– Очень хорошо. Теперь начнем работать по-настоящему.

Он произнес это настолько грамотно и без всякого акцента, что Зара изумленно открыла глаза.

Но губы Цоя были закрыты, а в узких темных глазах плясали лукавые огоньки.

– Зачем же вы… – начала было Зара, но он тут же перебил ее, не открывая рта:

– Замолчи. Нас слушают.

– Что?! – Теперь она изумилась вдвойне: и его манере говорить сквозь закрытые губы, и сути того, что он сказал. И тут же ясно услышала его спокойный голос:

– В твоей комнате два микрофона, и оба сейчас включены. Поэтому лучше молчи.

При этом он просто смотрел ей в глаза и чуть улыбался своими узкими корейскими глазами. Но она еще не врубилась, не поняла и спросила вслух:

– Как? Как вы это делаете?

– Я говорю с тобой мыслями, – прозвучал в ней его голос. – И ты отвечай мне мыслями, не трать силы.

«Действительно, – подумала она, – сейчас, когда такая боль во всем теле, произнести каждое слово стоит огромных усилий…»

– Не только, когда есть боль, – услышала она голос Цоя. – Любая речь – это трата энергии. Причем двойная.

– Почему двойная? – спросила она в уме, уже обращаясь не столько к Цою, сколько к его голосу, который говорил в ней.

– Потому что сначала мы тратим энергию, чтобы найти для мысли слова, а потом, чтобы выдохнуть их, – ответил он, и она перестала удивляться этому внеречевому обмену мыслями.

– Значит, нас слушают? Зачем? – спросила она.

– Здесь слушают все комнаты. Теленадзора нет, на это у них денег не хватит, зато микрофонами нашпигован весь Центр. Тебе еще больно?

– Нет. Почему-то боль исчезла. Как вы это сделали? Отключили нервные центры?

– Что ты! Это варварство фармакологии! Я просто лечу твои ожоги, заживляю раны и кожу. Ты поможешь мне, если совсем расслабишься. Можешь даже не отвечать…

– А на каком языке вы со мной говорите? – вдруг спросила она. – По-русски или по-корейски?

– Это хороший вопрос, – усмехнулся его голос. – Мы говорим по-татарски.

– Неправда! Вы не знаете татарский.

– Конечно, не знаю. И ты не знаешь корейский. Я говорю с тобой вне языка, я передаю тебе мысли. А ты их расшифровываешь на том языке, на котором думаешь. Это лишний процесс, он занимает массу времени, но иначе ты еще не умеешь.

– А почему я расшифровываю их вашим голосом?

– Это второй хороший вопрос! Молодец! Голос… Тут я помогаю тебе. Иначе тебе будет скучно, как будто ты говоришь сама с собой.

– Значит, по-вашему, слово затрудняет общение?

– Конечно. С тех пор как человек придумал слово, он выпал из природы. Подумай: птицы, звери и даже деревья общаются между собой экстрасенсорно, телепатически. И человек был включен в эту систему до тех пор, пока не выдумал речевой обмен информацией.

– Но ведь в Библии сказано, что «в начале было Слово».