Женского рода

Кирш была для Рэй лучшим другом, и только ей легко прощалось обращение в женском роде. Знакомые, кото­рые боялись спугнуть Рэй, обращались к ней как к транс­сексуалу: «Куда пошел, Рэй?». Рэй цинично обсуждала «баб», сплевывая через плечо, утягивала грудь плотным топом, и ей нравилась обещанная психиатрами перспекти­ва замены ее документов на документы с мужским именем… Но иногда, где-то там, в глубине, начинала испуганно со­противляться душа: Рэй хотела иметь шанс отступить на­зад, вернуться к тому, что дано природой, и не лепить из не особенно красивой женщины незавершенный образ муж­чины. Извне же об этом имела право говорить только Кирш,

…Рэй познакомилась с Кирш после одного унизитель­ного вечера: смутно вспоминалось только обидное слово «недоделок», брошенное ей кем-то, пинки охранников клу­ба и то, как вздрагивали фары автомобилей, под колеса которых Рэй стремилась попасть, Тогда наутро Рэй с удив­лением обнаружила, что в ее кресле, свернувшись калачи­ком и втянув голову в высокий ворот свитера, посапывает трогательно-взъерошенное существо. Рэй накинула на су­щество свой плед, и оно проснулось, вытянулось и оказа­лось довольно длинной девушкой, «которую, кажется, зва­ли Кирш». Проснувшись, Кирш резко вскочила, протерла глаза, взяла со стола очки в узкой оправе и сказала «Здо­рово». После чего взяла свою куртку и собралась уходить, Рэй наблюдала за ней, сидя на расстеленной кровати. Уже у двери Кирш оглянулась и сказала Рэй: «Слушай, какого черта ты ходишь в этих уродских семейных трусах и в май­ке молодости моего деда?! Ты же женщина, чего ты из себя строишь?»

С той поры они стали дружить. Рэй часто заходила в мастерскую Кирш и, посмеиваясь над ее заляпанным крас­кой или глиной комбинезоном, по-приятельски рассказы­вала о своих амурных приключениях, Иногда просто мол­чала, наблюдая за тем, как Кирш пытается создать что-то из грязи,

Теперь Рэй смотрела на Кирш и думала, что жизнь ча­сто напоминает борьбу скульпторов: или мы лепим из гря­зи, или грязь лепит из нас. Она представила Кирш в тюрь­ме и почувствовала себя мучительно одинокой,

Кирш же думала о могильном памятнике Рэй и о том, что Рэй нужно незамедлительно отправить в клинику с суи­цидологическим отделением: с таким раздражителем в сер­дце она становилась опасной самой себе; сейчас ей было противопоказано одиночество. «Но сначала вместе свер­нем памятник!» — думала Кирш, вновь и вновь представ­ляя себе, как Рэй стоит на кладбище перед собственной фотографией.

Они сидели, ничего не говоря друг другу, и все смотре­ли на дрожащий огонек догорающей свечки.

Кирш достала из нагрудного кармана сложенные вчет­веро листы бумаги и положила на край дивана перед Рэй:

— Знаешь, Лизе скучно было администратором сидеть в гостинице для ученых, она там ночами, когда дежурила, дневник писать начала…

— И что?

— Ты все расспрашивала про тот вечер, когда Кот за мной пьяная увязалась — «вся в белом»; мы тогда как раз с Лизой и познакомились… Хорошая она была девочка…

Кирш отвернулась от свечки к темному окну. Рэй хо­тела было взять Лизин дневник, но встала и подошла к музыкальному центру, повозилась, разбирая кассеты и диски, лежащие рядом вперемежку, и, наконец, включила. Кирш грустно усмехнулась,

Рэй включила песню очень громко, обычно под нее она прыгала по комнате в минуты полного отчаяния. Сейчас она обессиленно плюхнулась на диван и взяла свернутые листки. Разбуженные соседи стали изо всех сил молотить в стену. А странный, скорее мальчишеский, чем женский, голос с вызовом пел: «В глазах этих сухо и дух перехвачен и шепчет на ухо: «Девчонки не плачут!»

Кирш сделала потише и присела на корточки возле му­зыкального центра, наклонив голову. Она думала о том, что они с Рэй больше похожи сейчас на двух скорбящих подростков, чем на зрелых тридцатилетних людей, како­выми являются на самом деле.

— Слышишь, Рэй, может, надо другой жизнью жить, может, мы в этом погрязли слишком?

Рэй непонимающе пожала плечами, развернула листы и стала с любопытством скользить взглядом по черному компьютерному шрифту:

«Не то чтобы скучно… Просто по четвергам мало на­роду, субботы другое дело, а так… Зачем пришла? Несколь­ко пар, всего человек двадцать. Ладно, можно потанце­вать в свое удовольствие. Опачки: три весело танцующие барышни ушли с танцпола за столики, и я одна. Что де­лать? Танцевать, конечно, танцевать, будто все эти огонь­ки только для моего сольного выхода и предназначены…