Жены и дочери

- А теперь передай миссис Гибсон, чтобы она приехала в Тауэрс на весь день. Мы пошлем экипаж за ней, когда она даст нам знать, что уже достаточно окрепла, чтобы выходить. Ей лучше приехать на несколько дней, в это время года не стоит больному человеку проводить вечера на улице, даже в экипаже, — так говорила леди Харриет, стоя на белой лестнице дома барышень Браунинг и держа Молли за руку, пока прощалась с ней. — Тебе лучше сказать ей, дорогая, что я приходила повидать ее… но, застав ее спящей, я убежала с тобой, и не забудь сказать о том, чтобы она приехала погостить у нас, дабы сменить климат… маме это понравится, я уверена — об экипаже и тому подобном. А теперь до свидания, сегодня днем мы хорошо поработали! Лучше, чем ты себе представляешь, — продолжила она, все еще обращаясь к Молли, хотя последняя уже этого не слышала. — Я не выберу Холлингфорд, если он не изменит мнение в пользу мисс Гибсон после того, как я сегодня позаботилась об этой девочке.

[1] Здесь игра слов good — (англ.) хороший, bad — (англ.) плохой.

[2] Говоришь об осле и видишь его уши (фр.)

Глава L

Синтия в отчаянном положении

Миссис Гибсон медленно восстанавливала силы после простуды, и прежде чем она достаточно окрепла, чтобы принять приглашение в Тауэрс от леди Харриет, Синтия вернулась из Лондона домой. Если Молли и считала, что при расставании сестра едва ли вела себя нежно и деликатно — если такая мысль на мгновение закралась ей в голову, то она раскаялась, как только Синтия вернулась, поскольку девушки встретились с прежней семейной нежностью, поднялись наверх в гостиную, приобняв друг друга за талию и уселись вместе, рука об руку. Синтия вела себя намного спокойнее, чем до отъезда, когда неприятная тайна грузом лежала у нее на сердце, и она становилась попеременно то унылой, то капризной.

- В конце концов, — сказала Синтия, — очень приятно чувствовать себя дома. Но мне бы хотелось видеть тебя более здоровой, мама! Это единственное неприятное обстоятельство. Молли, почему ты не послала за мной?

- Я хотела…, - начала Молли.

- Но я не позволила ей, — перебила миссис Гибсон. — В Лондоне тебе было намного лучше, чем здесь, ты бы не помогла мне, а твои письма было очень приятно читать. А теперь и Хелен стало лучше, и я почти здорова. И ты приехала домой как раз вовремя, потому что все только и говорят, что о Благотворительном бале.

- Но мы не пойдем в этом году, мама, — решительно произнесла Синтия. — Он ведь будет 25-го? И мне кажется, ты недостаточно поправишься, чтобы вывезти нас.

- Кажется, ты определенно решила приписать мне худшее состояние, чем есть на самом деле, дитя, — произнесла миссис Гибсон довольно капризно, она была из тех, кто преувеличивает свой пустяковый недуг, но не желает жертвовать удовольствиями, признаваясь в том, что болезнь довольно серьезна. В этом случае для миссис Гибсон было хорошо, что ее муж проявил свою власть и запретил ехать на этот бал, которого она страстно ждала. Но последствием этого запрета явились бесконечные жалобы, и Молли часто оказывалось тяжело поддерживать настроение двух других членов семьи, а также свое собственное. Нездоровье могло вызвать упадок духа миссис Гибсон, но почему Синтия была так молчалива, если не сказать, грустна? Молли была озадачена этим, и все больше озадачивалась, потому что время от времени Синтия призывала сестру похвалить ее за какую-то неизвестную и таинственную добродетель, которой та обучилась. И Молли по своей неопытности верила в то, что после некоторых упражнений в добродетели настроение поднимается, поощренное одобрением совести. Тем не менее, в случае с Синтией этого не произошло. Порой, когда Синтия была особенно вялой и унылой, она говорила подобные вещи:

- Ах, Молли, ты должна позволить моей добродетели какое-то время оставаться нетронутой! В этом году она принесла такой замечательный урожай. Я вела себя так мило… если бы ты все знала!

Или:

- Право, Молли, моя добродетель должна спуститься с небес! Ее в высшей степени испытывали в Лондоне — я нахожу, ее подобной воздушному змею — она то парит в вышине, то внезапно падает и запутывается во всевозможных колючках и ежевике. Это все аллегория, если только ты заставишь себя поверить в мою выдающуюся добродетель за время моего отсутствия — дав мне некое подобие права упасть грязной во все мамины колючки и ежевику.