Жены и дочери

Но Молли научилась справляться с причудами Синтии — постоянными намеками на тайну, которую та не предполагала раскрывать, пока не закончится история с мистером Престоном, и хотя эта тайна постоянно задевала любопытство Молли, она пропускала мимо ушей намеки Синтии на нечто большее. Однажды завеса тайны приоткрылась, и стало ясно, что речь идет о предложении, сделанном Синтии мистером Хендерсоном — отвергнутом предложении. При данных обстоятельствах Молли не могла не оценить героическую добродетель, на которую так часто намекала ее сестра. Тайна, наконец, открылась следующим образом. Миссис Гибсон завтракала в постели: это повелось у нее с тех пор, как она простудилась, и, следовательно, ее личную почту всегда приносили на подносе вместе с завтраком. Однажды утром она вошла в гостиную раньше, чем прежде, с открытым письмом в руке.

- Я получила письмо от тети Киркпатрик, Синтия. Она присылает мне мои дивиденды — твой дядя так занят. Но что она подразумевает под этим, Синтия? — протягивая ей письмо и указывая пальцем на определенный абзац. Синтия отложила вязание в сторону и взглянула на написанное. Внезапно ее лицо покраснело, а затем мертвенно побледнело. Она взглянула на Молли, словно для того, чтобы набраться мужества у безмятежного лица сестры.

- Это означает… мама, я могу сказать тебе сразу… мистер Хендерсон сделал мне предложение, когда я была в Лондоне, и я отказала ему.

- Отказала ему… и не сказала мне, позволив случайно узнать обо всем! Право слово, Синтия, я думаю, ты очень жестока. И что тебя заставило отказать мистеру Хендерсону? Такой замечательный молодой человек… такой джентльмен! Твой дядя рассказывал мне, что помимо всего у него довольно большое состояние.

- Мама, ты забываешь, что я обещала выйти за Роджера Хэмли? — тихо спросила Синтия.

- Нет, конечно, я не забыла… как я могла забыть, если Молли всякий раз назойливо жужжит мне в уши слово «помолвка»? Но на самом деле, когда взвесишь все неопределенности… и, в конце концов, ее обещание не было определенным… он, казалось, мог предвидеть нечто подобное.

- Предвидеть что, мама? — резко спросила Синтия.

- Ну, более приемлемое предложение. Он, должно быть, знал, что ты можешь изменить свое решение и встретить того, кто понравится тебе больше: ты так мало видела свет, — Синтия сделала нетерпеливое движение, словно для того, чтобы остановить свою мать.

- Я никогда не говорила, что он мне нравится больше… как ты можешь так говорить, мама? Я выйду замуж за Роджера, и покончим с этим. Я не буду больше говорить об этом, — она встала и вышла из комнаты.

- Выйду замуж за Роджера! Это замечательно. Но кто гарантирует, что он вернется живым? А если и вернется, почему они должны пожениться, хотелось бы мне знать? Я не говорю, что она должна была принять предложение мистера Хендерсона, хотя я уверена, что он нравится ей. А истинная любовь должна иметь свое течение, и ей не нужно препятствовать. Но ей не нужно было окончательно отказывать ему, пока… пока мы не узнаем, как повернется дело. Я так больна! От этой новости у меня участилось сердцебиение. Я бы назвала поступок Синтии бесчувственным.

- Конечно… — начала Молли, но затем вспомнила, что здоровье мачехи еще не окрепло, и она не в состоянии без недовольства вынести протест. Поэтому она изменила свои слова, предложив лекарство от сердцебиения, и сдержалась, чтобы не высказать ей возмущение. Но когда сестры остались одни, и Синтия начала разговор на эту тему, Молли была менее милосердной. Синтия сказала:

- Что ж, Молли, теперь ты знаешь все! Мне так хотелось рассказать тебе… но так или иначе, я не могла.

- Полагаю, это было повторение истории с мистером Коксом, — рассудительно заметила Молли. — Ты была любезна, и он принял это за нечто большее.

- Я не знаю, — вздохнула Синтия. — Я имею ввиду, что не знаю, была ли я любезна или нет. Он был очень добрый… очень приятный… но я не ожидала, что все этим закончится. Тем не менее, бесполезно думать об этом.

- Да! — просто ответила Молли. Она не могла сравнивать просто приятного и доброго человека с Роджером. Он стоял сам по себе. Следующие слова Синтии — а они последовали не очень скоро — затрагивали совершенно другую тему, и были произнесены довольно обиженным тоном. Она не упомянула с шутливой грустью о своих последних достижениях в добродетели.