— Из этой бумаги, — сказал он, — вы увидите, что я французский дворянин и что эти обе женщины — мои дочери. Из шалости им сегодня вздумалось нарядиться в крестьянское платье. Я убеждён в вашем благородстве и очень рад, что неприятная случайность доставила нам такое прекрасное знакомство.
Служанка повела Шарлоту и Эмилию в небольшую комнату в верхнем этаже, где стены были обвешаны портретами предков Добрынского. Под покровительством этих почтенных стариков обе усталые дамы крепко и спокойно уснули.
На другой день Конрад передал Шарлоте предложение любезного хозяина остаться у него на несколько дней, чтобы дать лошадям отдохнуть. Ветер всё ещё бушевал, и самим путешественницам также нужен был отдых. Местность была совершенно безопасная, очень редко посещаемая. Путешественники согласились, и Добрынский был в восторге, как будто он был обязан гостям, а не они ему.
— Как редко, — сказал он, — я имею счастье видеть людей из образованного света; если бы я не был в других странах и не узнал бы более высоких потребностей жизни, я мог бы довольствоваться обществом моих соседей, не знающих ничего, кроме охоты, карточной игры и пирогов. Теперь моя собственная родина стала мне противна. Смерть моего отца сделала меня собственником его владений, но рано или поздно я их продам и перееду в Варшаву, Вену или Париж, если судьба не приведёт ко мне в счастливый час милой подруги, которая согласилась бы оживить моё уединение.
Добрынский был красивый мужчина; ему шло польское национальное платье. Он хорошо владел польским, русским и французским языками и имел превосходную библиотеку из польских и французских книг, любил музыку, очень мило играл на флейте и фортепиано. Таким образом, гости не скучали в доме Добрынского. Шарлота читала, Эмилия часто на фортепиано, а хозяин на флейте играли чувствительную музыку. Конрад писал и делал справки в ландкартах.
Добрынского явно больше всех занимала Эмилия. Глаза его беспрестанно останавливались на ней. С ней он любил долго беседовать, с ней говорил всегда с чувством, её желания он всегда спешил исполнять.
Эмилия воспринимала это внимание за обыкновенную вежливость, однако поведение Добрынского обнаруживало в нём живую страсть, хотя он старался скрыть её. Но скоро Добрынский уже не был в состоянии таить волновавшие его чувства.
Вечером второго дня, когда Эмилия и хозяин дома одни в комнате музицировали, он вдруг перестал играть. Эмилия взглянула на него и увидела в его глазах слёзы; он отвернулся и отошёл к окну.
Эмилия встала и с участием спросила его:
— Вам дурно, г. Добрынский?
— Как мне не может быть дурно, — отвечал он с живостью, — когда вы хотите завтра же оставить меня? Вы появились в моей глуши, как люди из лучшего мира, показав на мгновение мне небо и заставив ещё сильнее чувствовать ничтожество своего существования. О, барышня, барышня! Я очень несчастлив!
Эмилия, смущённая, не знала, что ему отвечать. Он взял её руку, прижал её к своим губам и с отчаяньем смотрел ей в лицо.
— Не сердитесь на меня, барышня, и простите меня за то, что я вам сказал. Это говорит моё горе, — продолжал он. — Я вас увидел, и жизнь без вас стала для меня невыносимым бременем, я вижу только вас и я сделался равнодушным ко всему остальному вокруг меня. Я могу дышать только около вас. Не сердитесь на меня. Я понимаю, что я для вас ничего не значу. Вы видели многих, таких, как я.
С этими словами он подвёл её опять к фортепиано и взял в руку флейту. Эмилия, дрожа всем телом, бренчала отдельными клавишами. Она вовсе не сердилась на него, и сама до этих пор не знала, что Добрынский ей очень понравился.
В это время в комнату вошёл Конрад. Добрынский пошёл ему навстречу и сказал:
— Вы хотите завтра уехать? Не забудьте, что вы мой должник. Я рассчитываю на вашу признательность. Вы вполне отблагодарите меня за оказанную мной услугу, если исполните мою просьбу и останетесь в моём доме ещё два дня. Не могу свыкнуться с мыслью лишиться так скоро вашего общества.
Конрад отвечал ему, улыбаясь:
— Мы с большим удовольствием увеличили бы наш долг за ваше гостеприимство, если бы семейные обстоятельства не требовали от нас скорее отправиться в путь.
Но влюблённый Добрынский не отставал от него и так любезно настаивал на дальнейшем их пребывании в его замке, что Конрад начал колебаться. Добрынский так красноречиво представлял своим посетителям все опасности путешествия в такое суровое время, что они просили дать им время подумать о его предложении.
На совещании, когда гости остались одни, Шарлота и Конрад посчитали, что в такую суровую погоду лучше остаться ещё несколько дней в доме Добрынского. Когда Шарлота спросила у Эмилии её мнение, то та задумалась и молчала.
Итак, Конрад со своими двумя дочерьми опять остались у Добрынского. И вместо условленных двух дней беглецы прожили в замке шесть.