Жеребята (СИ)

От всех быстроногих жеребят твоих!

Грива твоя полна росы утренней,

Ветер в ней - сильный, восточный,

От водопада Аир, от истоков реки Альсиач,

От крутых склонов Белых Гор,

Веет он, веет, не престает,

Нежданный, ветром приходишь ты,

Ветром весенним с ароматом трав,

Копыта твои неподкованы,

Грива твоя полна росы,

Бока твои - в крови жертвенной,

Головы твоя обращена назад,

Взираешь ты на жеребят своих,

Вслед тебе скачущих,

Жеребенок Великой Степи!

- Где они? - спросил Нилшоцэа, трясясь от ужаса.

- Кто - "они"? - смеясь, спросила Сашиа. - Господин Аэолы и Фроуэро видит видения наяву?

- Где сыны Запада, которые дрались вот сейчас?

- На рассвете много обманчивых теней, о правитель! - снова засмеялась Сашиа. - Ли-шо-Нилшоцэа видит сынов Запада даже на рассвете и на Башне, а не в болотных пещерах!

- Кто же, как не сын Запада, великий Эррэ, поднял над площадкой Дев Шу-эна эту древнюю решетку, о которой никто не знал? Обманчивые тени, говоришь ты, Сашиа Ллоутиэ? И эта решетка - одна из них?

- Вели опустить решетку - мне будет неудобно исполнять свой обет, протискиваясь через прутья! - заметила Сашиа.

И тут терпение Нилшоцэа иссякло - он схватил девушку и, перекинув ее через плечо, потащил вниз, с Башни.

Стражники верхом на конях разгоняли толпу, стреляя из пращ и луков.

А на помосте, рядом с полуразрушенным от землетрясения храмом Ладья, в цепях стоял великий жрец Всесветлого, ли-шо-Миоци, Аирэи Ллоутиэ.

Нилшоцэа грубым движением вскинул Сашиа на помост и она, растянувшись на досках, не сразу смогла подняться, а когда встала, то медленно, стараясь не хромать, подошла к брату и поцеловала его в запекшийся рот.

- Аирэи, мой родной, - сказала она, обнимая его.

- Прости меня, Сашиа, - проговорил он. - Я много причинил тебе несчастий, и умираю позорной смертью.

- О нет! Твоя смерть, какая бы она ни была - всегда будет славной! - воскликнула Сашиа.

- Закон велит слушать старшего мужчину в семье, - ехидно заметил Нилшоцэа. - Твой брат прав, о прекрасная дева Шу-эна. Он умрет позорной из позорнейших смертей. Вернее, может умереть такой смертью. Но...

И Нилшоцэа посмотрел на Сашиа, словно медленно снимая с нее синее покрывало своим лихорадящим взором.

- Я, как великий правитель и жрец, совершу вместо древнего и никчемного обычая жертвы девы Шу-эна, праздник более веселый и приносящий больше благословений на нашу землю Аэолы и Фроуэро! - говорил он, и глашатаи подхватывали его голос, отчего казалось, что много маленьких нилшоцэа, перебивая друг друга, голосят о том, о чем никто не может понять.

- Это будет радостный, радостный праздник! - упорно повторял Нилшоцэа, и его приспешники захлопали в ладоши, но толпа, разогнанная от Башни, стояла угрюмая и подавленная. - Не прыгнет с Башни дева, чтобы принести ваши никчемные мольбы Всесветлому - да Всесветлый и не услышит их! Не будет ее смерти! Будет жизнь и радость! - кричали глашатаи потупившейся толпе.

- Это я, я, Нилшоцэа сегодня сочетаюсь священным браком с Сашиа, девой Шу-эна, и тем самым соединяю все алтари Уурта со всеми алтарями Шу-эна. А ты, Аирэи Ллоутиэ, будешь казнен. Но жестокость твоей казни будет зависеть не от моего произволения. Насколько твоя сестра будет совершать в этом священнодействии мне угодное, настолько и казнь твоя будет благородна - может быть, я просто прикажу выпить тебе сильный снотворный яд, и перед чашей ты сможешь увидеть закат и помолиться, прежде чем сесть в Ладью. Но если Сашиа будет сопротивляться священным законам, то ее брата ожидает горькая и долгая кончина - подобная кончинам карисутэ...

- Я хочу говорить к правителю Аэолы и Фроуэро, - сказала Сашиа. - Да будет мне позволено.

- Сестра, не бойся за меня, - шепнул Миоци, с трудом держась на ногах. Нилшоцэа сделал движение правой бровью, и сокун снова хлестнул белогорца тяжелым воловьим бичом. Сашиа вздрогнула, но не вскрикнула, и, подойдя к краю помоста, продолжала:

- Я знаю знатную аэолку, которая разделяет учение карисутэ. Будет ли мне позволено, совершить обряд девы Шу-эна, и будет ли позволено моему брату умереть достойно, если я открою имя этой знатной аоэлки?

Воцарилась тишина. Толпа, казалось, не понимала, что происходит, но все боялись переспрашивать.

- Имя? - наконец, спросил, Нилшоцэа. - Да. Говори. Я даю слово. Твой брат умрет легкой смертью.

- Пусть мне дадут флейту, - сказала Сашиа. - Я хочу петь. А потом укажу на эту карисутэ, о которой никто не догадывается.

Снег в ликовании наметает курган

Над Богатырем,

Ноги его, руки его

Скованы льдом.

Снег в ликовании

Воет над ним и поет,