Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Задонов пересекал улицу Горького, бывшую Тверскую, изрытую вдоль и поперек, перегороженную заборами, канавами, глубокими котлованами: здесь прокладывалось метро, расширялась проезжая часть, сдвигались одни дома, рушились другие. Идя по шатким и обледенелым деревянным мосткам, он, обгоняя какую-то женщину, медленно переступающую своими высокими ботами, поскользнулся на неровности и столкнулся с этой женщиной, чуть не сбив ее с ног.

— Ой! — воскликнула женщина, схватившись за его рукав, растерянно глянула на Алексея Петровича и только потом на свою авоську, из которой вывалилось несколько золотистых луковиц.

— Простите бога ради, — пробормотал Алексей Петрович, не узнавая в этой женщине классную руководительницу своей дочери, наклонился и принялся подбирать раскатившиеся луковицы.

— Спасибо, Алексей Петрович, — сказала женщина, принимая луковицы и водворяя их на место, и только теперь он узнал ее. — Это я сама виновата, что не удержалась и налетела на вас. Извините.

— Да ничего, ничего! — замахал он руками. — Ни в чем вы не виноваты! Как раз наоборот: это я хожу так, что никого и ничего не вижу. Здравствуйте, Татьяна Валентиновна. Давайте я вам помогу.

— Да нет-нет, я сама… — решительно запротестовала Татьяна Валентиновна. Спохватилась, всплеснула свободной рукой, поздоровалась: — Здравствуйте, Алексей Петрович, совсем уж я… Да тут и весу-то никакого, — вновь принялась отбиваться она, пока Алексей Петрович с упрямой настойчивостью выдирал из ее рук авоську.

Наконец-таки он ею овладел вполне и, рассматривая ее со всех сторон, пытался собрать в один узел все дырки, в которые могли вывалиться луковицы.

— Она у меня немножко прохудилась, — робко оправдывалась Татьяна Валентиновна, сбоку заглядывая на Алексея Петровича. — Взяла и не посмотрела, что она худая.

— Ничего, случается. Со мной и не такое бывает. Вы домой? — спросил он у нее, лишь бы что-то спросить, только сейчас заметив, какое ветхое на ней пальто.

— Да, — испуганно подтвердила Татьяна Валентиновна.

— Вот и прекрасно. Пойдемте, я вас провожу.

— Да нет, что вы…

— Идемте, идемте! — настаивал он, сам не зная, для чего ему нужно провожать эту скучную и сухую женщину, в чем он лишний раз убедился, читая ее письмо, полученное в Ереване. — Мне все равно по пути. Да и не спешу я никуда. Так, погулять вышел. Голова что-то разболелась, свежим воздухом подышать решил, — говорил он без умолку, по привычке привирая, все больше опасаясь, что женщина решительно откажет ему в возможности оттянуть время и, быть может, перебороть в себе желание напиться. В его ушах все еще звучал голос Ляли: «Просто мне тебя жалко». Следовательно, все в доме видят, что он спивается, исчезновение в доме водки — робкая попытка как-то остановить его на этом пути. Но нужна ли ему эта остановка? Зачем? Кому от этого станет лучше? При такой-то жизни, туды ее…

— Ну, хорошо, — смирилась Татьяна Валентиновна и решительно зашагала в сторону дома.

Она шла впереди, шла не оглядываясь, ведя Алексея Петровича проходными дворами, наискосок пересекая скверики. Здесь дворники не чистили, поэтому идти рядом по узким тропинкам, протоптанным в сугробах снега, было невозможно, и, чтобы разойтись со встречными, кому-то приходилось отступать в глубокий снег. Правда, таким образом тропинки постоянно расширялись, но прохожих в рабочий день мало, а снегопады во второй половине декабря случаются часто.

Вот и знакомый переулок. Алексей Петрович замедлил шаги, уверенный, что Татьяна Валентиновна остановится на углу и простится с ним, как это уже было однажды, но она остановилась только возле обшарпанной двери своего подъезда.

— Может, хотите чаю? — робко спросила она, поворачиваясь к Алексею Петровичу. — Холодно все-таки. Не правда ли? — и с напряженным ожиданием смотрела на него, слегка шевеля губами, точно подсказывая ответ вызванному к доске нерадивому ученику.

И тут в глазах Татьяны Валентиновны Алексей Петрович разглядел такую тоску, что у него сжалось сердце от жалости. Он увидел и морщинки под ее глазами, и серебристую прядь, выбившуюся из-под шерстяного платка. То ли раньше он не обратил внимания на эти признаки увядания, то ли она скрывала их под слоем крема и краски, а нынче почему-то этого не сделала.

— Чаю? Что ж, можно и чаю, — согласился Алексей Петрович и заметил, как спало напряжение с лица женщины и несколько разгладились морщины. Он вспомнил, что в ту далекую их — и тоже нечаянную — встречу, когда он провожал Татьяну Валентиновну домой, она показала ему окна своей квартиры на третьем этаже, но не пригласила к себе, сославшись на то, что выходит замуж. Он тогда не поверил ей и, судя по всему, был совершенно прав.