Жернова. 1918–1953. Держава

— Так вы утверждаете, Андрей Степанович, — заговорил Дудник, заглядывая в пухлую папку, — что капитана Малыхина и майора Степаненко завербовали в Барселоне в июне тридцать восьмого года?..

Кукушкин поднял голову, некоторое время недоуменно смотрел на следователя, затем поморщился, как бы пытаясь вспомнить, и произнес хриплым голосом:

— Я уже говорил об этом на предыдущих допросах. Мне нечего добавить.

— Да-да, конечно! Конечно, говорили! Я только хотел кое-что уточнить, — мягко, но настойчиво продолжил Дудник. — Тут вот написано, что это было не то двадцать третьего июня, не то двадцать пятого. А точнее вы не припомните?

И вновь мучительное напряжение мысли отобразилось на изможденном лице бывшего полковника. Он покачал головой.

— Нет, не припомню. Дневников, извините, не вел: не положено.

— И они сразу же согласились?

— Ну, не сразу… Но я знал, как они относятся к советской власти, и поэтому шел на вербовку без опаски.

— И как же они относятся?

— Отрицательно.

— В чем же это проявилось?

— В высказываниях. В намеках. В желании отвертеться от заданий, которые шли на пользу этой власти.

— Разве война в Испании велась против советской власти?

— Разумеется. А вы, что, не знали? — усмехнулся Кукушкин и глянул на Дудника с тем презрением, которое должно убивать.

— Представьте себе, не знал, — покачал Дудник лобастой головой. — Спасибо, что просветили.

— Удивительно, — скривил тонкие губы полковник. — Видать, вы прогуливали политинформации.

— Возможно. А у вас откуда такая неприязнь к советской власти?

— От отца.

— Но ваш отец, Степан Филиппович Передрягин, штабс-капитан, воевавший с советской властью в войсках генерала Юденича, а затем и Врангеля, с вами не жил. Ведь вы его, как говорят, побочный сын. Ваша мать была кухаркой в доме вашего отца, о браке между ними не могло идти и речи. Тем более что ваш отец на ту пору был женат, а вас с матерью, после вашего рождения, выставили за дверь. Каким же образом, тем более отрицательно, он умудрился влиять на ваше восприятие революции и советской власти, не видя вас и не общаясь с вами?

— Влияние — вещь не материальная, гражданин следователь по особо важным делам, — криво усмехнулся Кукушкин. — Вещественных доказательств я вам представить не могу. Можно отнести это влияние на гнилую дворянскую наследственность, в чем ваш предшественник нисколько не сомневался. Как и в том, что завербованные мной люди — тоже все ярые антисоветчики. Хотя и вышли из рабочих и крестьян.

— А как вы были связаны с Карлом Бреннером? Это он ведь вас завербовал?

— Карл Бреннер работал инженером на авиабазе. Я знал его как интернационалиста и члена германской компартии. Мы с ним общались каждый день. Там люди быстро находят общий язык, гражданин следователь.

— Так зачем же вы рисковали жизнью, летая на своем истребителе и сбивая немецкие самолеты? Ведь вас тоже могли сбить.

— А меня и сбивали. Два раза. Но это все исключительно для того, чтобы немцы поверили, что я готов с ними сотрудничать, а наши поверили, что я, наоборот, не могу сотрудничать с немцами. Ведь это же так просто, гражданин следователь по особо важным делам. Старший лейтенант Колыванько этими противоречиями не мучился.

Дудник пропустил шпильку в свой адрес, перевел разговор на другое:

— Кстати, полковник, как у вас в Испании обстояло дело с аварийностью самолетов? Тоже падали, не успев взлететь?

— Была парочка таких случаев, о чем я и докладывал своему непосредственному начальству. Но никакого вредительства в этом не обнаружили. Просто крайне малочисленный технический состав слишком уставал от беспрерывных полетов и связанной с ними подготовки матчасти. Надо знать тамошние условия. Однако, должен заметить, с приходом в полк инженеров и техников во главе с Бреннером ситуация резко изменилась к лучшему. Мне бы в мой здешний полк десяток таких спецов, как Бреннер, и у меня бы матчасть работала, как часы.

— Вы хотите сказать, что ваши специалисты работают плохо и что Бреннер не агент «Абвера»?

— Именно первое я и хочу сказать. Но не потому они работают плохо, что в этом состоит их цель, а потому, что их учили на скорую руку, что у них нет опыта, что моих лучших спецов забрало НКВД, следовательно, и набраться этого опыта им оказалось не у кого. Техническая культура, к вашему сведению, сразу никому не дается, она накапливается годами и передается от поколения к поколению. И никак иначе. Что касается Бреннера, то мои показания у вас в папке.

— Я читал ваши показания — там не все сходится. Мы еще займемся вашими показаниями. Но вернемся к вашим спецам, которых арестовало НКВД, как вы только что заявили, имея в виду, судя по вашему тону, что НКВД не имело оснований для ареста ваших спецов.

— Я никого не обвиняю: я не суд. Я лишь констатирую факты. А делать выводы — не моя компетенция, гражданин следователь.

— Вы забыли добавить: «по особо важным делам».

— А вы постоянно забываете, что я давно уже не полковник Красной армии.

— Я ничего не забываю. Пока не доказана ваша вина, вы для меня все еще полковник Красной армии. Тем более что приказа о вашем разжаловании у меня нет.