Жернова. 1918–1953. Держава

Почти всю ночь Алексей Петрович проворочался на узкой солдатской койке с продавленным пружинным матрасом: и не привык спать по ночам, да еще в такой обстановке, и в голову лезли мрачные мысли. А стоило забыться коротким сном, как виделась всякая чертовщина: то его ведут расстреливать под дождем и по глубокой грязи, то за ним гонятся, то он тонет в болотине, а вокруг ни души и зацепиться не за что, то падает с танка прямо под его гусеницы, то Капустанников хватает его зубами за ухо и кричит, что всех выведет на чистую воду… Алексей Петрович просыпался, лежал неподвижно, прислушивался к темноте, к неровно бьющемуся сердцу, к храпу сожителей по четырехместному номеру.

Особенно старались двое кинооператоров из кинохроники: тучный коротышка Младленов, — кажется, болгарин, — и высокий, сутулый Геворков, — кажется, армянин.

Дело в том, что вечером, за ужином, многие поднабрались припасенного заранее спиртного, отчего в комнате держался плотный сивушный перегар, хоть топор вешай. Алексей Петрович пожалел, заметив почти всеобщую возбужденность, что не прихватил с собой ничего: не додумался. И никто не пригласил его в свою компанию. А Капустанников во сне скулил и что-то бормотал: видать, переживал случившееся. Нет, вряд ли он из породы сексотов. Скорее всего, в нем крепко угнездился психоз последних лет всеобщей подозрительности и шпиономании. Этот психоз и детей твоих коснулся, и племянников. А вспомни, что творилось в четырнадцатом году, когда началась война с немцами! Ты и сам тогда поддался всеобщему антигерманскому психозу, разве что не ходил с лавочниками громить немецкие магазины. Тогда же досталось и жидам — за немецкие фамилии на вывесках и просто за то, что жиды. Увы, все повторяется, все повторяется…

Лишь под утро Алексей Петрович заснул и проснулся от звука трубы, звонкого и требовательного. Он сел рывком, огляделся: труба звучала из черной тарелки репродуктора. Сердце громко било в ребра, пульсировало в ушах. В комнате темно, слышатся кашель и приглушенные чертыхания невыспавшихся киношников, скрип пружинных матрацев.

Алексей Петрович спустил с кровати ноги, сел. Тотчас же вспомнил вчерашний разговор с Капустанниковым. Кого он назвал? Закубовича? Закубович… Закубович… Что-то знакомое. Кажется, из театральных критиков. Фамилию слышал, но что стоит за этой фамилией, сказать ничего не мог. Впрочем, что бы ни представлял в качестве критика, в ином качестве представляет нечто определенно враждебное.

Так пусть идет Капустанников, пусть разряжает свой психоз. Как выясняется, у этого психоза имеются веские основания. Пятая колонна — модное нынче понятие. Пусть идет Капустанников: он имеет на это право.

Утро выдалось ненастное. Сыпал мелкий дождь, дул холодный пронизывающий ветер, по небу ползла серая муть. «Новодранцы», заполнившие столовую, ворчали, но больше со вчерашнего перепоя, поглядывали друг на друга: вдруг у кого найдется опохмелиться. Если у кого и находилось, то не для общего пользования.

Казалось, Алексей Петрович за ночь все для себя решил, но вот наступило утро, а мудренее от этого не стало. Он поглядывал на «новодранцев» с неприязнью, на Закубовича и его окружение еще и с чувством странной вины. В конце концов, каждый волен иметь свое собственное мнение на действительность, поведение каждого определено его прошлым. Тебе тоже не слишком-то хочется заниматься этой военщиной, которая вряд ли пригодится, но ты — русский человек, ты живешь в России, она твоя родина, пусть под новым флагом, под новым гербом и названием. Однако от всего этого Россия не становится тебе чужой. А для них? Их предки жили на Западе и на Юге, Запад в средние века начал гонение на иудеев, и не столько из-за веры их, сколько за ростовщичество, работорговлю, презрение к аборигенам. Да мало ли — было за что. И вот оставшиеся в живых ринулись на восток, обжились, утвердились, принялись за прежнее… Другие бежали из Хазарии, Ирана, Византии, Крыма. По тем же самым причинам. Нынешние — потомки гонимых. У них крепкая память. Что в их головах? Новые революции? Интернационализация всех и вся? И собственная власть под этим флагом? Власти у них и так много. Даже слишком. Но им все мало, хотя лучше не давать им и этого…

К концу завтрака Алексей Петрович запутался окончательно: по утрам его совиная голова работала плохо, мир виделся отдельными картинками, едва связанными друг с другом, мысли обрывались, не достигнув середины, перебивались другими, отвлекались на всякие мелочи. А тут еще этот Капустанников…