Жернова. 1918–1953. Москва – Берлин – Березники

Что там ни говори, а Хрущеву все больше и больше нравилась его партийная работа. Если раньше в ней было мало смысла, почти никакого заметного практического результата, а больше все говорильни, то в должности секретаря райкома были и смысл, и результат, и удовлетворение от работы. Ну и… во-первых, ты не какой-то там слесаришка, который ничего не решает ни по большому счету, ни по малому, как не решает лошадь, куда и что везти; и даже ни директор завода или шахты, хотя это тоже величины, и ты совсем недавно выше этих величин не загадывал; и не профсоюзный деятель, который без согласия парторганизации и шагу ступить не смеет. Во-вторых, это — Москва, столица рабоче-крестьянского государства, а не захудалая Юзовка. В-третьих, ты имеешь какую-никакую, а самостоятельность, и в рот тебе смотрят тысячи и тысячи тех же слесаришек, директоров заводов и профсоюзных деятелей. В-четвертых, теоретические знания хотя и необходимы для твоей практической работы, но не столь уж обязательны, потому что всегда найдется под рукой человек с любым образованием и по любому профилю, а все знать просто невозможно, но иметь обо всем представление необходимо. Тут главное для партийного руководителя, как использовать знания специалистов, в какую сторону их направлять, чтобы получить соответствующий результат. А для этого нужны мозги, интуиция и что там еще. В этом все дело. Отсюда проистекают каждодневные результаты твоей работы. Пусть не такие уж грандиозные, не всем и не сразу видные, но вполне в ногу со временем, тем более что с каждым результатом преображается не только подвластный тебе район, но и ты сам, Никита Хрущев.

Конечно, кое-что зависит не только от тебя самого, но и от работы товарищей по работе и всех жителей района, но, опять же, их работу направляешь ты, потому что знаешь, куда и как направлять.

Никита Сергеевич Хрущев стремительно шагал по длинной ковровой дорожке, скрадывающей шаги, шагал мимо дубовых дверей с бронзовыми табличками, из-за которых не доносилось ни звука, будто за этими дверьми не было ни единой живой души. Но живые души там были, и во множестве, — Хрущев в этом нисколько не сомневался. Правда, эти души могли ничего не делать, или пялиться в какие-нибудь бумаги, не видя ни строчки, даже дремать над ними, но слоняться по коридорам — упаси боже! — сразу же лишишься своего теплого места. И такие порядки с некоторых пор установлены Кагановичем не только в горкоме партии, но и в райкомах: время разговоров, пустопорожних рассуждений, альтернативных мнений кончилось, пора работать, не покладая рук. И партия, обретя одно единственное мнение, работала. Пусть не вся и не везде, но болтунов и бездельников вытесняли отовсюду, пока без особых для них последствий, и даже для тех, кто это вытеснение принимал как попрание ленинских принципов и основ марксизма-ленинизма. Никита Хрущев тоже весьма основательно почистил свой Краснопресненский райком, освободившись не только от бездельников, но и от уклонистов всех мастей и оттенков, при этом не вдаваясь в тонкости этих самых принципов и основ.

О, это был уже совсем не тот Хрущев, которого впервые увидела в Промакадемии жена товарища Сталина. Он уже не носил кирзовых сапог и косоворотки, а имел на ногах лаковые штиблеты, одет был в габардиновые брюки и полуанглийский френч с большими накладными карманами; вихры его не торчали во все стороны, а были тщательно подстрижены и причесаны, хотя еще более поредели, открыв глубокие залысины. Но остался все тот же озабоченный и несколько изумленный вид, который бывает у всякого, кто только что видел или надеется вот-вот увидеть нечто из ряда вон выходящее, то есть поистине изумительное, или все никак не может свыкнуться с тем, что все еще живет на свете, и не где-нибудь живет, а в Москве, и состоит не кем-нибудь, а… и прочее и прочее, в то время как другие, которые когда-то собирались исключить тебя из партии и смешать с грязью… и тому подобное.

Хрущев шел по вызову первого секретаря Московского горкома и обкома партии Лазаря Кагановича, которому месяц назад передал свои проекты по части организации труда, повышения его производительности за счет применения всяческих машин и механизмов, нормирования этого труда по фактической выработке, планирования производства, кооперации между предприятиями и по многим другим проблемам, которые тормозят социалистическое строительство. Конечно, до всех этих проектов он доходил не сидючи в своем кабинете и не ковыряясь в носу, как некоторые, а постоянно общаясь с рабочими, инженерами и руководителями производства. Именно оттуда Хрущев и черпал свои идеи, давал их обсасывать знающим людям, а уж только потом, собрав их вместе, положил на стол пред ясные очи главы Москвы и области. И то лишь потому, что Каганович благоволил к нему и опекал.