Жернова. 1918–1953. После урагана

Ехать не хотелось. Из головы не выходила реплика Сталина о том, что товарищ Михоэлс выдвигает на премию такие постановки, о которых знает понаслышке. И даже не сама реплика, а тон, каким она была произнесена: тон был каким-то брюзгливым. А тут еще полная неопределенность с Крымом: американские евреи-толстосумы не дают денег под крымский проект, их заботит создание государства Израиль в Палестине. Сталин, судя по всему, без американских денег не ударит палец о палец. К тому же неизвестно, каким образом решать проблему гоев, живущих в Крыму. На их выселение из Крыма тоже понадобятся большие деньги. Опять же, Севастополь… Но если даже Крымская еврейская автономия без этой военно-морской базы — во что превратится сама автономия? В новое гетто? А нужно ли это советским евреям? И как к этому отнесутся остальные народы СССР? Куда, наконец, девать уже существующую Еврейскую же автономию на берегу Амура, в которую евреи не очень-то и рвутся?

И вообще все так неясно, так смутно. Похоже, его втравили в дело, у которого не было и не может быть перспектив. Тем более что ото всюду только и слышишь, что в стране нарастают антиеврейские настроения: из-за того, что будто бы большая часть евреев отсиживалась в тылу, что у евреев будто бы имеются какие-то привилегии по сравнению с другими народами. А какие, прости господи, у них привилегии? Так, мелочь какая-то. Хотя евреи заслужили значительно большего благодаря своему вкладу в революцию и народное хозяйство. Чего б эти русские делали без евреев? Без их математиков, ученых, инженеров, писателей, артистов, музыкантов и прочих? До сих пор бы щи лаптем хлебали. Не зря Петр Первый призывал в Россию иностранцев, которых впоследствии заменили евреи. Вот попробовал Сталин в тридцать седьмом отделаться от евреев. Сколько невинных отправил на тот свет! Сколько уморил в лагерях и тюрьмах! И что из этого вышло? Полный швах. Пришлось возвращать почти всех, кто уцелел. Но никто этого не ценит: ни народ, ни власть. На Украине, например, между евреями, возвращающимися из эвакуации, и хохлами происходят столкновения из-за жилья. То же самое в Молдавии и в Одессе. Все это, конечно, от зависти, от вековой неприязни к евреям. Не исключено, что эти настроения подогреваются извне, чтобы посеять у евреев страх и толкнуть их к эмиграции в Палестину. Об этом без обиняков пишут в западной прессе, говорят по радио. А тут еще добавится Крым… И к чему это приведет?.. А может, Сталину только того и надо, чтобы устроить антиеврейский погром? Тем более странно, что Еврейский антифашистский комитет, обосновавшийся в Москве, упорно настаивает на Крыме. Их, членов комитета, видишь ли, пугают волны антисемитизма, разбушевавшиеся в Америке. Не дай бог, эта эпидемия перекинется на СССР. Однако жена Молотова уверяет, что если чуть поднажать на Сталина, вопрос может быть решен положительно не только в пользу Палестины, в которой всем евреям не поместиться. Она считает, что решение крымского вопроса снимет все остальные проблемы. Однако сама Жемчужина что-то не торопится нажимать на Сталина. Хотя бы через своего супруга. А тут еще намечающийся приезд в Москву министра торговли США Гарримана и его желание непременно встретиться с Михоэлсом. И наверняка по тому же вопросу. И что в таких условиях делать ему, Михоэлсу? Он и так залез слишком глубоко во все эти дрязги. Остается, пожалуй, единственная надежда, что все как-то образуется само собой — в русском, так сказать, духе…

Возле машины Михоэлса ждал Фефер.

— Что с тобой, Соломон? На тебе лица нет.

— На мне давно уже нет таки лица, Ицек. А ты только сейчас это заметил. Твой шеф вряд ли тебя за это похвалит.

Фефер деланно засмеялся, пряча лицо в бобровый воротник шубы.

— Ничего, Соломон. Вот съездишь в Минск, потом можно будет и отдохнуть.

— Что-то не очень меня тянет уже в этот Минск, — проворчал Михоэлс, забираясь в машину. — У меня такое предчувствие, что Фарбер слишком уже переоценил достоинство Минского театра. И что я тогда скажу Сталину?

— Как что? — удивился Фефер. — Что театр достоин его премии.

* * *

В Минск Михоэлс поехал вместе с театральным критиком Голубевым, считающимся человеком как бы нейтральным, то есть не принадлежащим ни к одной из театральных группировок, и, более того, сугубо принципиальным товарищем: некогда он в большой статье раздраконил репертуар Московского еврейского тетра: мол, и репертуар отстает от велений времени, и актеры играют плохо… Не по своей воле, разумеется, раздраконил, но это мало кого интересовало. Зато все антисемиты потирали руки…

* * *