— Откуда я уже знаю, что скажет мне Сталин, — проворчал Михоэлс. — Мы с тобой всего этого не видели — и слава, как говорится, господу! Так что не нам и судить…
— Что? Что ты сказал? А-а, ну да! Я и не сужу. Что касается товарища Сталина, Соломон, могу предположить с точностью до девяноста девяти процентов, что он скажет следующее: «Я вижю, что товарища Михаельса слишком настойчиво уговаривали товарищи из Минска. Можит бить, товарищу Михаельсу поработать в Минске и навести там порядок?» — вот что он тебе скажет, — засмеялся Голубев дребезжащим смехом, потому что ему показалось, будто он очень здорово скопировал товарища Сталина.
Они переходили какую-то улицу. Михоэлс остановился, хотел ответить, но не успел: раздался визг тормозов, удар, короткий вскрик… Шофер «студебеккера» открыл дверцу машины, высунулся, не покидая кабины, заглянул под передние колеса и, видимо, испугавшись содеянного, рванул с места и вскоре исчез в метельной круговерти.
Через несколько дней в газетах появилось сообщение «о внезапной и безвременной кончине» выдающегося деятеля театрального искусства, народного артиста СССР, лауреата Сталинской премии Соломона Михайловича Михоэлса.
О «внезапной и безвременной кончине» театрального критика Голубева в газетах не было ни слова.
Глава 30
Между тем жизнь шла своим чередом. Решение ООН о разделе Палестины и придание Иерусалиму особого статуса не устраивало ни палестинцев, ни евреев. Но если первые надеялись на Лигу арабских государств, созданную в 1945 году, объединившей двадцать стран, то евреям надеяться в ту пору было не на кого, кроме как на самих себя, на американских покровителей и на бога, который, если верить Библии, когда-то привел их на земли древнего Ханаана из «египетского плена», дав обет, что земли эти будут принадлежать только Израилю, как одному из колен Авраама, в ту пору даже не знавшим, что в будущем они станут прозываться евреями. И в начале 1948 года боевые группы сионистов, проживавших в Палестине, начали готовить захват земель, населенных палестинцами. До этого они вели террористическую борьбу против англичан, имевших мандат на управление Палестиной и не желавших даже слышать о создании государства Израиль. Взрывы гостиниц, в которых проживали офицеры британских войск и их семьи, пароходов с беженцами, неугодными будущему государству Израиль, убийства отдельных английских чиновников — вот путь, по которому шли сионисты. Многие из них воевали в составе союзнических войск против армии Роммеля в Ливийской пустыне, высаживались в Нормандии и дошли до Эльбы. Так что боевой опыт у них имелся, было чему учить еврейскую молодежь.
Вечером 8 апреля 1948 года, едва начало смеркаться, во дворе одного из окраинных домов восточной части Иерусалима начали собираться евреи, одетые так, как одеваются арабы. Они бесшумными тенями скользили вдоль высоких глиняных дувалов, дергали за железное кольцо, укрепленное на глухой дощатой калитке, называли пароль и, едва калитка приоткрывалась, исчезали в темной глубине двора под густыми кронами смаковниц, покрытых нежной весенней листвою. Во дворе становилось тесно от прибывающих людей, однако ни единый звук не выдавал их присутствия.
До начала комендантского часа оставалось совсем немного времени, улицы Иерусалима стремительно пустели, между тем английские патрули не забредали в темные лабиринты узких улочек и проулков городских окраин, предпочитая освещенные улицы вполне европейского центра.
Последними явились руководили боевыми группами Менахем Бегин и Ицхак Шарон, в тридцатые годы пытавшиеся договориться с Гитлером об идеологическом и военном союзе против Англии. Они о чем-то пошептались с встретившими их людьми, затем вышли на свободный от людей пятачок утрамбованного глинистого двора. Зажглись несколько керосиновых фонарей, вырвав из тьмы плотную массу сидящих на земле людей.
И в мертвой тишине зазвучал голос Менахема Бегина: