Жернова. 1918–1953. После урагана

Равнодушный ли вид генерала Матова подействовал, его ли вполне естественные зевки, или так совпало, а только едва он прикрыл рот ладонью, как тут же рядом с картой, совершенно незаметная, открылась дверь, и в кабинет быстро вошел человек лет сорока пяти, в сером костюме и синем галстуке в горошек, с густым серым ежиком жестких волос на голове, с широким лицом, состоящим исключительно из параллельных и перпендикулярных линий. Такие лица встречаются одно на миллион, может, даже реже, и Матов сразу же узнал этого человека: бывший начальник контрразведки «Смерш» механизированного корпуса, в который входила его дивизия и которым командовал генерал-лейтенант Болотов. Звание у этого смершевца в начале сорок пятого было, помнится, подполковник. Интересно, в каких чинах он сейчас? И потом — фамилия… Нет, фамилию Матов не помнил. Да и черт с ней, с фамилией! И званием тоже! Какое это имеет значение!

— Ну, здравствуйте, Николай Анатольевич, — произнес вошедший, садясь за стол. — Вижу, что узнали меня, да никак не можете вспомнить, как зовут. Фамилию и то, поди, не помните. Угадал? Можете не отвечать: и так вижу…

Бывший смершевец откинул в стороны полы пиджака из какой-то гладкой, лоснящейся материи, ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на белоснежной рубашке. Судя по этим его действиям, он только что от начальства и теперь расслабляется и приготовляется к долгой работе.

Матов сидел к вошедшему боком, не смотрел на него, на приветствие не ответил, видел возню краем глаза и пытался вспомнить хоть что-нибудь об этом человеке. И не мог. Он даже не помнил звука его голоса и не был уверен, что тот при нем хотя бы раз заговорил. Там, на фронте, этот человек был для полковника Матова практически пустым местом, и если их интересы где-то и перехлестывались, то на таких путях, которые были видны начальнику контрразведки «Смерш» мехкорпуса, но не видны командиру стрелковой дивизии. У судьбы, однако, странные зигзаги: невидимые пути стали явью, перехлестнулись и куда поведут, зависело теперь только от этого человека с параллельно-перпендикулярной физиономией.

— Глядя на вас, — продолжал между тем хозяин кабинета, закончив ощипываться и одергиваться и выложив на зеленое сукно стола волосатые руки, — можно с уверенностью сказать, что вынужденный визит в наш департамент не стал для вас неожиданностью. Всю дорогу небось думали-гадали, что нам такого о вас известно. И пришли к выводу, что ничего такого. И заранее решили по старой фронтовой привычке смотреть на нас свысока, можно сказать, с презрением. Все это нам, дорогой мой Николай Анатольевич, ой как известно: не вы первый, не вы и последний. Я могу вам даже рассказать, как все дальше будет: гонора вам хватит ненадолго, когда вас начнут припирать к стене фактами, начнете юлить, дальше — больше, и останется от вас одна слякоть. Так что давайте сразу же с вами условимся не играть в кошки-мышки. Что нам известно о вас, то известно, а что не известно, вы… как патриот и коммунист… должны сообщить. Потому что… Ну, об этом потом. Так как, принимаете мои условия?

— Так все-таки патриот и коммунист? — усмехнулся Матов и осекся: к столу подошел капитан и положил перед своим начальником чемоданчик Матова, а сверху стопку тетрадей в коричневых твердых корочках и многочисленными закладками и еще две в зеленых обложках — дневники самого Матова, которые он вел на фронте и после войны.

Матов не верил своим глазам: двенадцать коричневых тетрадей были дневниками генерала Угланова, те самые, что он отдал на хранение писателю Задонову, как и свои дневники. Мысли лихорадочно заметались в голове, но длилось это недолго: Матов сделал над собой усилие и как бы отключил мозг.

— Ну, вот… видите, — ухмыльнулся хозяин кабинета, — и тетрадочки свои и своего дружка вы узнали, и закладочки в них ваши, и пометки на них вашей собственной рукой сделаны. Не станете же вы это отрицать?

— Разумеется, не стану, — произнес Матов и удивился спокойствию своего голоса.

— Приятно слышать. Очень даже приятно слышать, — ощерился в параллельной улыбке бывший смершевец. И спросил:

— Так вы так и не вспомнили, как меня зовут?

— Даже и не пытался.

— Ну, это, положим, вы врете, — и снова губы растянулись в длинную параллельную щель, ограниченную с двух сторон вертикальными скобками. — Ведь вы же нормальный человек, а всякому нормальному человеку свойственно анализировать ситуацию и делать из нее выводы. Я — один из элементов этой ситуации, не узнать меня вы не могли: физиономия слишком, как говорится, приметная, да и память у вас отличная, и наблюдательностью бог не обидел… Я это вам не в качестве лести говорю, а просто присмотрелся к вам еще там, на фронте, что и позволяет мне делать такие логические умозаключения… Ну, так и быть, помогу вам: Родион Иванович Головин, полковник… Вас вот не догнал… далеко шагнули… А по должности — начальник следственного отдела. Так что, начнем говорить?