Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

— Дальше? Что дальше? — вскинулся на Молотова Ворошилов, точно конь, голову которого свернули набок железные удила. — А-а, дальше! Дальше я не выдержал, вмешался. Говорю: если так будем учить войска, они ничему не научатся, а у командиров среднего звена создастся впечатление, что мы, командование Красной армии, вообще не знаем, как воевать. — Повел недоуменно широкими плечами, дернул с презрением щеточкой усов. — Будто за пятнадцать лет эти условия настолько переменились, что и сравнивать не с чем. Видали мы танки в гражданскую войну! И что? Жгли их за милую душу. Что такое танк? Подвижная огневая точка. Пулемет и пушка на колесах. Всего-навсего. А из этого некоторые товарищи делают такую трагедию, какой у Шекспира нет в «Леди Макбет».

— Есть еще авиация. В гражданскую случалось, что один аэроплан создавал такой переполох в боевых порядках, какой создает волк в стаде баранов, — вклинился в разговор Микоян, осторожно избегая называть, чьи аэропланы и в чьих боевых порядках создавали переполох.

— Так для того и надо учить бойцов, чтобы не боялись ни авиации, ни тем более танков! — в запальчивости воскликнул Ворошилов. — Тем конница, между прочим, и отличается от пехоты и от тех же танков, что она может быстро рассыпаться при налете авиации и быстро собраться в ударный кулак. А если сосредоточить в одном месте танки, то та же авиация от них мокрого места не оставит. Да еще артиллерия. Сколько раз в гражданскую бывало: сосредоточат артиллерию в каком-нибудь месте, ну, думают, сейчас как жахнем, а противник прознает об этом и наносит упреждающий удар. И все — и нет артиллерии. Маневр массами конницы при поддержки танков и авиации — вот что нам нужно, а не клинья, какими немецкие рыцари ходили в атаку еще при царе Горохе. — И, повернувшись к Сталину всем телом, скрипнув кожей портупеи, воскликнул с обидой в голосе: — Ты как хочешь, Коба, а только я считаю, что Тухачевский и компания слишком ударились в теорию и по своей же теории строят всю практическую работу по обучению войск. А те же немцы их теорий, поди, и не читают… Да и с чего они взяли, что немец станет с нами воевать?! Что ему, немцу, Первой мировой мало?! Или тот же Гитлер не понимает, что СССР — это уже не царская Россия с ее бездарными генералами и продажным царским двором?! Или он не понимает, что как только решит напасть на Советский Союз, так немецкие рабочие тут же его и повесят?! Да и зачем ему Советский Союз? Не Советский Союз навязал Германии унизительные Версальские соглашения, а Франция с Англией. Вот против них он и будет воевать. Если решится. Да только долго они не провоюют: поднимутся рабочие и сбросят их всех к чертовой матери! Так что Красной армии останется пройтись по Европе железной метлой, выметая всю капиталистическую и фашистскую нечисть. Это ж ясно, как божий день! Азбука!

— М-может, п-поднимутся, а м-может, и нет, — тихо заметил Молотов. — П-поляки в д-двадцатом не п-поднялись, хотя К-красная армия стояла от Варшавы в одном п-переходе.

Ворошилов растерянно поморгал круглыми глазами: если Молотов сказал такое, то не исключено, что так же нынче думает и Сталин (у них одна политика на уме), а возражать Сталину Ворошилов отваживался редко.

— Эти военные, — влез вдруг молчавший до сих пор Енукидзе, — мыслят категориями, весьма далекими от марксизма-ленинизма и указаний товарища Сталина. Это чисто механический подход к своей профессии.

— Механический подход к своей профессии наблюдается не только у военных, — ожил Ворошилов, которому было известно нынешнее шаткое положение Енукидзе. И не удержался, чтобы не подковырнуть: — Тебе бы, Авель, в своем хозяйстве разобраться с позиций марксизама-ленинизма, а ты лезешь туда, где ни черта не понимаешь.

— Кое-что и я понимаю! — вскинулся Енукидзе, но тут же и погас под косым взглядом Сталина.

— Ах, мужчины! — воскликнула Анна Элиава с притворным возмущением. — В кои-то веки вас посещают женщины, а вы все о своем и о своем! Что касается меня, то я всем говорю: судьба дает тем, кого она выбирает для осуществления своей воли, и только таких людей надо слушать и следовать за ними, куда они указывают. Давайте выпьем за нашего родного и любимого Иосифа! Пусть ему всегда сопутствует удача. А мы за ним, как за каменной стеной.

Женщины зашумели. Иные даже захлопали в ладоши. Но восторженный шум тут же и оборвался под хмурым взглядом Сталина.

— За каменной стеной ничего, кроме стены не увидишь, — произнес он будто самому себе, но бокал поднял и пригубил.

Сталин слушал и не слушал запальчивые речи Ворошилова: эти речи повторяются не в первый раз, в их монотонной повторяемости уже заключена порочность, свидетельствующая о косности мышления и нежелании менять привычный уклад жизни.