Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Иван Кириллович знал, что нарком до таких тонкостей производства не опускается, и теперь начнет пушить соседей, а те, бог даст, как-нибудь выкрутятся. Лишь бы не за его, Чумакова, счет. Потому что и его вина тут имеется. То есть не его лично, а его подчиненных, но перед Москвой не они отвечают, а директор. А он уже отдал приказ всех лишить квартальной премии. Всех! Чтоб следующий раз рот не разевали.

И гроза, действительно, пронеслась мимо. И, как говорится, слава богу. Или еще там кому в небесной канцелярии. Можно перевести дух — до следующего раза. Потому что раз на раз не приходится.

Иван Кириллович выходной день на этот раз проводил на даче, ковырялся с утра в земле, но не вокруг картофельной ботвы, а вокруг цветов: георгинов, гладиолусов, хризантем. Тоже надо смотреть, чтобы не заросли сорняком, чтобы стояли, как вкопанные, и имели красивый вид.

За забором из штакетника, разделяющим две дачи, в гамаке лежала молодая жена директора чугуноделательного завода, держала в руках книжку. Ее муж, Гаврила Елизарович Пинченко, широкий, низкорослый мужчина, на пару лет старше Ивана Кирилловича, ходил в это время в полосатой пижаме по зеленой лужайке и поливал из шланга цветочные клумбы.

Иван Кириллович с Гаврилой Елизаровичем в ссоре — почти как в известном рассказе писателя Гоголя. И все из-за тех проклятых чугунных чушек с неправильной маркировкой. На заседании в горкоме партии они и поссорились. Секретарь горкома Берестянский потребовал вынести товарищу Пинченко предупреждение по партийной линии, а товарищ Пинченко стал обвинять товарища Чумакова в том, что у него на заводе нет никакого контроля и никакой технологической дисциплины. Ну, чугун, действительно, оказался не того качества. Так эта партия и не предназначалась чугунолитейному, попала туда по ошибке, так что ж теперь — бить директора за эту случайную оплошность кладовщика? Вот уже три года доменщикам не предъявляли никаких серьезных претензий, а тут такая ерунда — и на тебе, и все старания коллектива по выполнению повышенных соцобязательств пошли насмарку. Разве это дело между товарищами по трудовому фронту? Нет, не дело. В гражданскую вместе били белых, друг другу на выручку приходили, а тут, получается, что стараемся другим свинью подложить и всякие пакости…

Однако товарищу Пинченко не дали продолжить свою обличительную речь, поскольку секретарь лишил его слова и пригрозил, что вместо предупреждения товарищ Пинченко очень даже может схлопотать партийный выговор.

Пинченко замолчал, сел и так зыркнул на Чумакова, что если бы у него в глазах были огнеметы, он бы своего соседа по даче и по работе испепелил бы в пару секунд.

С того дня Пинченко не замечает Чумакова, а Чумаков делает вид, что никакого Пинченко на свете не существует. Будто Иван Кириллович виноват в том, что кто-то постарался о допущенном браке сообщить в Москву раньше, чем о нем узнал директор завода.

«От ведь лизоблюды проклятущие! От ведь старорежимные пережитки и бюрократия! Знать бы, кто капнул наверх, голову бы самолично ему скрутил на все сто восемьдесят градусов. Пускай бы ходил задом наперед».

Из будки выбрался черный с подпалинами здоровенный кобель, тряхнул железной цепью и лениво рявкнул в сторону калитки, отвлекая Ивана Кирилловича от своих невеселых мыслей.

Иван Кириллович посмотрел в сторону калитки и увидел там самого товарища Берестянского, Марка Ефимовича, секретаря горкома.

«Черти тебя принесли спозаранок! — подумал Иван Кириллович с досадой. — Дома ему, вишь ты, не сидится». Но тут же выпрямился, отложил тяпку и, расправляя вислые плечи, пошел к калитке, вымучивая на лице радушную улыбку. И не то чтобы Иван Кириллович недолюбливал Берестянского, вовсе нет, но и радоваться его появлению не было причин: все-таки выходной, люди отдыхают, а этот Берестянский других мыслей в своей лысой еврейской голове, похоже, не имеет, как только мысли о последних решениях партии и товарища Сталина.

И точно.

Едва они обменялись рукопожатием, как Берестянский заговорил, тыча пальцем в газету «Правда» от вчерашнего числа, где в передовице — что-то о работе тяжелой промышленности под заголовком: «Наши победы и поражения». И подзаголовок: «Тяжелая промышленность на марше». И дальше в тексте отчеркнуто красным карандашом: «Куда марширует наша тяжелая промышленность? Когда прекратится брак?» — и далее все в том же духе.