Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Мужчина отвернулся и с облегчением выдохнул воздух, а вслед за ним и женщина. И оба одновременно посмотрели друг на друга. И улыбнулись. И это было впервые со дня болезни мужчины.

— Вот здесь они и сидели, — произнес мужчина таким тоном, похлопав при этом ладонью по толстой доске скамейки, как будто некие лица, о которых он вспомнил, померли или уехали из Москвы.

— Да, — согласилась женщина, но тут же и возразила: — Но у тебя сказано: у Патриарших прудов. А там трамвай не ходит.

— Ну и что? — пожал мужчина плечами. — Какое это имеет значение? Москвичи поймут, а другим все равно.

— Но кто-то приедет в Москву и станет искать… — не сдавалась женщина.

— Все равно, — упрямо повторил мужчина. — Соединить несоединимое — вот что для меня важнее всего. — И после некоторого раздумья: — В конце концов, я не виноват, что там нет трамвая, а эти пруды названы Чистыми, а не Патриаршими.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась женщина, но только потому, что не хотела огорчать мужчину. И тут же встрепенулась: — Но ведь они вернутся? Не правда ли?

— Возможно, — не сразу ответил он. — Но мы с тобой, боюсь, об этом не узнаем.

— Ты думаешь?…

— Да, — коротко отрезал мужчина.

— И все-таки мне кажется, — мягко возразила женщина, — что мы это еще увидим. Теперь вполне становится ясно, что в стране многое меняется к лучшему. В школах решено преподавать историю страны, многие вернулись по амнистии из заключения, елку будто бы собираются разрешить уже в этом году, в армии собираются вернуть офицерские звания, твоему Киршону прищемили хвост, Сталин распушил Демьяна Бедного за его пьесу «Богатыри», за ненависть ко всему русскому…

— Демьян Бедный — это мелочь по сравнению с патологическим русофобством Бухарина, — не согласился мужчина. — И «Дни Турбиных» уже не ставят и, судя по всему, ставить не будут. Да и все остальное тоже. Боюсь, что клеймо яркого выразителя новобуржуазной идеологии, которое выжгли на мне в Малой советской энциклопедии, останется несмываемым до конца моих дней.

Женщина положила свою руку на руку мужчины и слегка погладила ее. Глаза ее подернуло печалью, но она тут же встряхнулась, улыбнулась беспечно и произнесла:

— Что ж, милый, надо пережить и это. Кое-кому пришлось похуже нашего. И я уверена, что все еще образуется. Сталин, как мне кажется, начинает понимать, что с киршонами ему страну не поднять, народ не поднять и прочное будущее России не обеспечить.

— Дай то бог, дай то бог, — пробормотал мужчина. Затем снова оживился: — Признаться, у меня, пока болел, возникла мысль самому написать пьесу о князе Владимире и окружавших его древнерусских богатырях. Ведь все мы родом оттуда, там корни всей нашей истории.

— Ты думаешь, это что-то решит? — спросила женщина, робко заглядывая в глаза мужчине. И продолжила: — Уж если писать пьесу, то о князе Святославе, который разгромил Хазарский каганат, управляемый иудеями. Ты представь себе, какая драма заключена в этом сюжете. Святослав — язычник, его мать, княгиня Ольга — православная, враги их — иудеи, которые так надеялись, что создали на берегах Итиля царство Израиля. При этом опираются на мусульман. Это самый настоящий плавильный котел интересов различных народов, религий, государств и отдельных личностей. Похлеще «Слова о полку Игореве» будет. И самое главное — иудеи всех стараются подмять под себя. Вот и у нас…

— Наше время ничуть не менее трагично судеб героев прошлых эпох, — решительно возразил мужчина. — И вообще дело не в этом. Несмотря на минувшие века и безусловный прогресс, мы продолжаем жить в стране, в которой многое зависит от человека, волею судьбы оказавшегося во главе государства. Сталин не безгрешен. На его поведении сказываются жестокая борьба за власть, затверженные в семинарии евангелические догмы, которые были поспешно заменены — или подменены — догмами Маркса. Вместе с тем, судя по всему, в нем с детства заложена тяга к знаниям и самосовершенствованию — и это помогает ему чувствовать подспудные народные течения, обусловленные историей, традициями, географией и многими другими факторами народного бытия. Может быть, с запозданием, но он улавливает биение пульса народа, русского народа в первую очередь, и старается совместить ритм исторической необходимости с биением народного сердца. То же самое происходило и с князем Святославом, и с его сыном Владимиром, утвердившим православие на русской земле. Ведь и православие на Руси утверждалось кровью. И не малой. А о важности совмещения исторической необходимости с биением народного сердца говорил еще Толстой в «Войне и мире».

Мужчина вынул из кармана платок и отер им вспотевшее лицо. Дышал он неровно, длинная речь утомила его, но в угрюмых глазах вспыхивали огоньки страсти, и женщина снова сжала его руку и погладила ее своими тонкими чуткими пальцами.