Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Алексей Петрович в своей журналистской практике не раз сталкивался с подобными инструкторами, знал, что спорить с ними бесполезно, потому что вся их работа в том и состоит — быть оком и ухом своего начальства, кнутом и пряником для нижестоящих, а главным условием и оправданием их деятельности — если мне хорошо, то и всем должно быть хорошо.

Пока автомобиль катил по шоссе, Ржанский даже не смотрел по сторонам, развлекая московского гостя разными историями, умудряясь вместе с тем не сказать ничего ни о своей работе, ни о своем начальстве, ни о положении дел в области, но едва возникла заминка, проявил завидную прыть в добывании транспорта для дальнейшего следования.

Мохноногая лошаденка лениво трусит по разъезженной, ухабистой дороге, то и дело переходя на шаг. Возница, парнишка лет шестнадцати, в выгоревшей сатиновой косоворотке, залатанных штанах и кирзовых стоптанных сапогах, сидит на передке, почмокивает и подергивает вожжами — больше по привычке, чем по необходимости: по такой дороге не шибко-то разбежишься, и лошаденка, похоже, это понимает, потому и ухом не ведет на почмокивания и подергивания.

В синем небе замерли легкомысленные облачка, похожие на разбредшихся по лугу овечек. Мимо проплывает густой еловый лес, с глубокими вздохами, навевая сон, качаются верхушки елей, и кажется, что в зеленом сумраке движутся тени таинственных существ, подстерегающих беспечных путников. На небольших полянах ветви лохматых лип стыдливо свисают до самой земли. Между толстенными стволами тянется к солнцу молодой подрост. Высокий папоротник в березняках укрывает землю сплошным буро-зеленым покрывалом. Густой, нагретый солнцем воздух пропитан смоляным и грибным духом, опасливой перекличкой молодых дроздов. Издалека — не поймешь, в какой стороне — слышится кукушка, ее кукование пронизывает воздух из конца в конец ровной строчкой непрожитых годов, а солнце расчертило дорогу светлыми и темными полосами.

Если бы не мотало по ухабам, если бы не комары, мухи и настырная мошкара, если бы не голос Ржанского, сливающийся с дребезжанием ведерка, болтающегося позади возка, если бы не тягучая неизвестность, ожидающая впереди, наконец, если бы не возок, а воз с пахучим сеном, то куда ни шло, а тут все сплелось в один клубок, который не размотать, не выбросить. Тем более что никакой удивительной встречи, на что надеялся Алексей Петрович, не случилось ни в поезде до Калинина, ни, тем более, на шоссе, по которому бежал их автомобиль, и уж, конечно, нет смысла ожидать чего-то невероятного на этой дороге и в лежащих за лесом неведомых деревеньках. Впрочем, как знать, не есть ли ожидание встречи с «прекрасной незнакомкой» более существенно и даже отрадно для писателя, чем сама встреча — с ее разочарованиями и механической повторяемостью цепочки полустершихся следов, уже когда-то оставленных тобой на дорогах.

Но вот впереди послышалось подвывание мотора, звук чужой и с окружающим миром никак не сочетающийся. Вот показался грузовик с цистерной, очень похожий на муравья, несущего на себе продолговатое муравьиное же яйцо. Возница съехал с дороги, пропуская грузовик, причмокнул языком и посмотрел на Алексея Петровича плутоватыми серыми глазами.

— Спирт везут, — сообщил он многозначительно. — В Тверецком у каждого мужика, сказывают, в избе под лавкой стоит по ведру спирта… Житу-уха-а!

— Что значит житуха? — вскинулся Ржанский. — Ты хочешь сказать: воруют?

— Да откуда ж нам знать? Говоримши так, товарищ. Врут, поди, — стушевался парнишка.

— А не знаешь, так не распространяй провокационных слухов! А то вот товарищ из Москвы подумают, что у нас тут анархия и никакой революционной сознательности. — И спросил, как выстрелил: — Как фамилия?

— Моя-то?

— А то чья же?

— Свистунов. Иван Свистунов.

— Комсомолец?

— Не-а. Беспартейные мы.

— Очень плохо! Сейчас, когда всемирный империализм готовится к смертельному походу против интернационала рабочих и крестьян, каждый сознательный трудящийся должен встать в строй передовых борцов и всемерно бороться со всякими распространителями провокационных слухов… Ясно тебе?

— Ясно, товарищ, — с готовностью согласился парнишка. И виновато пояснил: — Так я просто так сказамши, для поддержки разговору. А насчет мирового империализму — это мы понимаем, а то как же. Мы вот и соцобязательство брамши по сенокосу. И по свиньям тоже взямши в счет Красного флота. А то как же.