Жернова. 1918–1953. За огненным валом

«Все-таки у Сталина мудрая голова, — подумал Иван Степанович со снисходительной ухмылкой, поглядывая в иллюминатор самолета, забыв, что в сорок первом, оказавшись командующим Калининским фронтом, очень даже засомневался в мудрости и всезнании Верховного. — Ничего удивительного. И Сталин тоже кое-чему научился за эти годы», — заключил он свою мысль, прощая Сталину все его прошлые ошибки. В том числе использование его, Конева, на вторых ролях.

Самолет погрузился в облака. В иллюминаторе мелькала клочковатая пена. Натужно выли моторы.

Иван Степанович заставил себя отвлечься от столь приятных мыслей и принялся прикидывать, какие армии и какими маршрутами двинет на Берлин, если получит соответствующий приказ Верховного. Только бы судьба не отвернулась от него и на этот раз, а уж он-то покажет, как грамотно, с учетом всех обстоятельств вести современную войну. Только бы судьба дала ему этот шанс. Только бы…

Глава 3

Полковник Матов оторвался от стереотрубы и посмотрел красными с недосыпу глазами на своего начальника штаба подполковника Смирнова.

— Павел Игнатович, свяжитесь, пожалуйста, с танкистами и попросите их выдвинуть на прямую наводку свои самоходки. Сами видите, что творится.

Подполковник Смирнов стал вызывать пятнадцатого, а Матов снова припал к окулярам стереотрубы. Впрочем, и без оптики хорошо видно, что лучший полк его дивизии залег перед тремя рядами колючей проволоки и гибнет под убийственным огнем немецких минометов. Дым от частых разрывов и пыль, поднятая ими, застилали видимость, и полковая артиллерия, выдвинутая на прямую наводку, била почти вслепую, тоже неся большие потери от минометного огня и огня немецких танков и самоходок, зарытых в землю. А наши танкисты и артиллерия больших калибров, которые могли бы разнести все эти огневые точки немцев вдребезги, застряли где-то в тылу и ни на какие просьбы пехоты не отвечают. Разве что над полем боя пронесутся краснозвездные штурмовики, но от их снарядов и мелких бомб ничего не менялось в картине боя.

— Танкисты отвечают, что они решают задачи, поставленные перед ними высшим командованием и не имеют права отвлекаться на мелочи, — сообщил результат своих переговоров с танкистами подполковник Смирнов.

Матов скрипнул зубами и велел соединить его с командиром корпуса, командный пункт которого все еще находилось километрах в десяти от передовой.

Взяв трубку и услыхав глуховатый голос генерала Болотова, стал докладывать тем бесстрастным тоном, который выработал в себе при общении со старшими по званию:

— Товарищ четвертый, докладывает восемнадцатый. Пехота лежит перед немецкой проволокой, артиллерия дивизии выведена на прямую наводку, но она не может подавить огневые точки противника, тем более — минометные батареи немцев, находящиеся на противоположных скатах высот. В то же время танкисты отказываются поддерживать нас огнем и гусеницами, хотя есть приказ на взаимодействие родов войск. Прошу принять меры.

— Какие еще меры, полковник! Что за чепуху вы несете! У вас достаточно своих средств для подавления огневых точек противника. Не умеете пользоваться! — все более крепчал, переходя на фальцет, пересыпаемый матом, голос генерала Болотова. — Немедленно поднять пехоту, мать вашу… Атаковать! Взять передовой рубеж и доложить о взятии через час! Все!

Матов положил трубку. Недоуменно передернул плечами: ему казалось более чем странным поведение высшего командования в столь критические моменты боя. Оно и близко не напоминало тот строгий и взвешенный расчет, с которым начиналось наступление с привисленских плацдармов. Хотят взять на ура? Забросать шапками? Засыпать вражеские окопы трупами своих солдат?.. Через час… легко сказать… Однако приказ выполнять надо.