К концу второго дня наступления на Зееловские высоты от дивизии полковника Матова осталось меньше половины солдат и офицеров. Правда, к 16 апреля дивизия, прошедшая с боями от Вислы до Одера и более месяца отбивавшая настойчивые атаки немцев на Кюстринском плацдарме, не насчитывала и четырех тысяч человек, и все-таки таких потерь Матов не ожидал и во всем винил прежде всего самого себя, полагая, что неправильно ориентировал бойцов и командиров дивизии на характер предстоящих боев, уверенный, что такого концентрированного удара советских армий, при такой насыщенности фронта артиллерией, танками и авиацией немцы выдержать не смогут. Оказалось, однако, что артиллерия и авиация били почти по пустым окопам, и когда пехота ранним утром 16 апреля ворвалась в первую линию траншей, опоясывающих подступы к Зееловским высотам, подгоняемая вперед лучами множества прожекторов, светивших ей в спину, трупов немцев там почти не обнаружила, зато на следующих позициях противник встретил атакующих таким огнем, что нечего было и думать идти дальше, не подавив этот огонь всеми имеющимися у армии средствами. Командование между тем продолжало бездумно гнать пехоту вперед, потому что существовал график движения, а по этому графику войска фронта должны быть на несколько километров ближе к Берлину. При этом танки болтались где-то сзади, пехоте приходилось в одиночку прорывать одну линию обороны за другой, вступая то и дело в рукопашные схватки с противником, который дрался с отчаянием обреченных. Отсюда потери в полках… Очень большие потери. Да и люди на пределе физических и моральных сил. Шутка ли, двое суток не выходят из боя, не знающего ни минуты перерыва. Даже при том, что наступление ведется попеременно то одним полком, то другим.
Не помогали на этот раз ни испытанная и показавшая отличные результаты при прорыве немецкой обороны тактика атаки за огненным валом, ни подвижные ударные отряды, которые еще недавно прошили территорию Польши подобно тому, как прошивает бронебойный снаряд танковую броню, кроша все, что находится внутри. Два месяца назад эти отряды, состоящие из танковых, пехотных и артиллерийских подразделений, забирались, обходя опорные пункты противника, глубоко в его тылы, громя резервы, захватывая не занятые войсками укрепрайоны, мосты через реки и каналы, сея панику и ставя немецкое верховное командование в такие же критические условия, в каких оказалось командование Красной армии в первые дни и недели боев после немецкого вторжения в июне сорок первого года. Здесь же, на скатах Зееловских высот, штурмовые отряды вязли в глубоко эшелонированной обороне, неся большие потери от фаустпатронов, минометов и артиллерии. Пришлось отказаться от использования этих отрядов и перейти к старой тактике проламывания обороны ударными кулаками. Но и с этим что-то не клеилось.
Теперь, когда до Берлина оставалось менее семидесяти километров, в самой организации наступления советских войск возникли странные неувязки, в управлении боем ощущалась явная разболтанность, какая возникает у машины, прошедшей длинный путь без капитального ремонта. То ли командиры корпусов и армий решили, что немец вот-вот и сам, без особых усилий с нашей стороны, поднимет вверх руки, то ли устали от беспрерывной, денной и нощной гонки к Берлину, соревнуясь с отступающим противником, то ли перестали думать, решив, что все уже выдумано и опробовано и ничего менять в тактике боя не надо, то ли поддались общему настроению близкой победы и желания выжить во что бы то ни стало после почти четырех лет непрекращающейся мясорубки.
Но факт оставался фактом: наступление застопорилось, все планы, которые были доведены до командования, в том числе и до командира дивизии полковника Матова, рушились.
Посоветовавшись с начальником артиллерии дивизии, Матов приказал сосредоточить огонь всей артиллерии, какая имелась в его распоряжении, на участке всего в восемьсот метров, пустить дымовую завесу и под прикрытием огненного вала и дыма, при поддержке двух танковых батальонов прорвать хотя бы первую линию обороны.
Полчаса ушло на подготовку, на согласование с соседями, затем заговорили все орудия сразу, над немецкими позициями встала черная стена разрывов, она отплясывала на одном месте десять минут, потом стала смещаться дальше, вслед за ней потянулась пелена дыма, поднялась пехота, долетело слабое «ура!», на участках других дивизий произошло то же самое, авиация наконец-то заставила замолчать немецкие минометные батареи, и когда дым оттянуло на юг, комдив увидел то, что видел уже не раз: неподвижные фигурки своих бойцов перед немецкими позициями, иные повисшие на колючей проволоке, чадящие глыбы тридцатьчетверок и самоходок, замерших среди путаницы ходов сообщений, а в самих окопах мелькают каски и движутся вперед под треск автоматно-пулеметной пальбы и взрывы гранат.
Матов посмотрел на часы: с момента разговора с командиром корпуса миновал час и двадцать две минуты. Теперь можно и докладывать.