Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Молчание, тяжелое и гнетущее, плотно закупорившее старинный зал, повисло на сизых латах рыцарей, стоящих за спиной Жукова, опершись на длинные мечи, на широких погонах генералов. Никто не шевельнулся, не издал ни звука. Все знали: Жуков слов на ветер не бросает. И тому подтверждение имеется: всего несколько дней назад был отправлен в распоряжение кадров один из прославленных генералов, вспыливший по поводу грубого — даже хамского — тона, каким было высказано в его адрес замечание командующим фронтом. Никому не хотелось отправиться вслед за ним. Ведь даже Сталин не стал вмешиваться в этот конфликт.

Жуков повернул голову влево-вправо, будто его душил тугой воротничок, затем сделал придавливающий жест рукой, произнес с презрительной интонацией:

— С-садитесь.

И когда все сели с той осторожностью, с какой садятся в госпитале у постели умирающего, сам тяжело плюхнулся на стул, заговорил уже более спокойно и деловито:

— Вы!.. вы вынесли эту войну на своих плечах. Вы!.. выстояли под Москвой и Ленинградом, под Сталинградом и Курском. Так кому же, черт возьми, как не вам, брать Берлин! Одни эти слова: «Он брал Берлин!» оставят в веках ваши имена. Так надо брать это дьявольское логово, мать его вдоль и поперек, а не топтаться на одном месте! Трудно? Да, знаю, трудно. Но у вас есть все, что нужно для победы. Все! Больше того, что у вас есть, ни у кого и никогда не было. Дело за малым: за решительностью, упорством и умением. И это у вас до сих пор имелось. Куда подевали? Где растеряли?

Снова долгое и тягостное молчание было ответом маршалу Жукову. И он, выложив руки на стол и сцепив крепкие пальцы в замок, продолжил уже совсем спокойно и деловито:

— Сегодня в ночь, начиная с трех часов, действуя сжатым кулаком, протаранить немецкую оборону не менее чем на десять километров с отведенных армиям позиций! На десять! И ни метра меньше! С рассветом сменить части и продолжать наступление свежими частями, используя всю артиллерию, какая имеется в вашем распоряжении. И постоянно держать связь с авиацией! А то летчики жалуются, что вы не даете им цели. Чтобы я не слыхал таких жалоб! Не для того мы собирали тут столько авиации, чтобы она отсиживалась на аэродромах… Наконец, последнее: атаки только за плотным двойным огненным валом и дымовой завесой. Противотанковая артиллерия и самоходки — в порядках атакующих. Доклады в штаб фронта — через каждые полчаса! И чтобы сами видели и слышали бой с командных пунктов корпусов и дивизий! Кого застану в тылу — разж-жалую к долбаной матери! — Помолчал, вглядываясь в опущенные лица, закончил: — На этом все, товарищи генерал-полковники! Можете быть свободны. И запомните все, что я вам сказал. Желаю успехов.

И долго еще стоял Жуков и смотрел на дверь, за которой скрылись его генералы. Он знал их всех, как ему казалось, до мозга костей. Он не только воевал вместе с ними все эти годы, он поднимал их со ступеньки на ступеньку, он писал на них реляции к награждению, он школил их и хвалил, защищал перед Верховным, когда они давали слабину, он сделал из них настоящих полководцев. Но он знал также, что все они ничего из себя не представляют без жесткого и решительного руководства. Стоит лишь ослабить сжимающий их кулак, и каждый из них перестанет выполнять свои обязанности с тем рвением, без которого нет победы. Тот же Катуков, умница и хитрован, когда речь идет о выполнении приказа, тот самый Катуков, который, будучи командиром танковой бригады, столько крови попортил генералу Гудериану в октябре сорок первого, выщелкивая его танки из засад, тот самый Катуков, танковая армия которого насмерть стояла против полчищ Манштейна на южном фасе Курской дуги, без соответствующего приказа и контроля — гурман, выпивоха и бабник. Разъелся до того, что не влезает в танк. Или Валецкий: от сих до сих — лучшего исполнителя не найти. А сверх того — и ожидать нечего. И так почти каждый.

В воздухе огромного помещения еще витал терпкий дух страха, противоречий и даже ненависти. Жуков не утруждал себя заботой о том, чем отзовется в будущем на нем самом его сегодняшняя проработка генералов. Его это не волновало. Есть лишь один человек, который может повлиять на его судьбу, но этот человек далеко и не станет вдаваться в подробности того, каким образом его Первый заместитель добудет Победу. Все остальное не имеет значения.

Жуков потер пальцами свой выпуклый лоб и посмотрел на часы. Звонить Сталину? Он обещал Верховному взять Зееловские высоты сегодня, но обещание не выполнил. Оправдываться? Нет уж, хотя причин для оправдания хватает. Но это не те причины, которые принимает Верховный. В конце концов, он, Жуков, сам виноват, что слишком понадеялся на своих генерал-полковников. Теперь-то они зашевелятся. Но пусть Сталин звонит сам. А там посмотрим.

И Жуков вернулся к столу и склонился над картой.

Глава 6