Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Когда крики смолкли, Валецкий повернулся и пошел к машине. Он был вполне доволен собой. В машине же и решил, что надо все-таки этих штрафников испытать в настоящем деле. Ну, хотя бы в разведке боем. Пусть-ка прорвутся на правом фланге его армии. Если эту атаку хорошо подготовить, то можно заставить немцев оттянуть на правый фланг часть их резервов, а главное — раскрыть систему огня. В любом случае такая атака себя оправдает.

И, полуобернувшись к полковнику Матову, сидящему рядом с ним на заднем сидении, сказал:

— Передайте этим вашим… штурмовикам, что если они хорошо проявят себя в первом же бою, то особо отличившихся направят на офицерские должности в войска. Только воздержитесь называть конкретные сроки. Там посмотрим.

Глава 14

Ночью роту лейтенанта Красникова, увеличившуюся вдвое за счет первой, третьей и четвертой рот, на «студерах» перебросили на двадцать километров севернее, на ночь разместили в двух бывших конюшнях, расположенных поблизости от усадьбы какого-то польского шляхтича, пополнили вооружением, выдали на три дня сухой паек. Все понимали: не для парада, не для учений, а для серьезного дела.

Люди готовились молча, сосредоточенно: чистили оружие, приводили в порядок обмундирование, подшивали чистые подворотнички, писали письма. Нечто торжественное витало в воздухе, каждый делился с другими последним, разговоры велись тихо.

Красников понимал: его солдаты готовились не столько к бою, сколько к смерти, но тут уж он ничего не мог поделать.

А потом, ближе к полуночи, когда подготовка закончилась, еще час пели свои «каторжные» песни. В полнейшей тишине и темноте песни эти звучали как молитвы древних воинов о ниспослании победы над супостатом:

Не слышно шума городского,
На Невских башнях тишина,
И на штыке у часового
Горит полночная луна,

— выводил Федоров своим чистым голосом, а хор мужских голосов вторил ему, и песня металась между каменных стен конюшни, выплескиваясь наружу слитным рокотом, прорезаемым высокими подголосками.

Но был у лейтенанта Красникова еще и вчерашний вечер.

Вчера, часов в шесть, его вызвал в свою землянку командир батальона майор Леваков. Вызвал одного, без взводных. В землянке жарко топилась буржуйка, на дощатом столе, застеленном настоящей скатертью, стояли бутылки с немецким шнапсом, дымилась вареная картошка, щедро приправленная «вторым фронтом» — американской свиной тушенкой, в больших мисках с верхом лежали соленые огурцы и квашеная капуста. За столом сидели замполит капитан Моторин и уполномоченный отдела контрразведки «Смерш» старший лейтенант Кривоносов. Отсутствовал лишь начальник штаба батальона капитан Кроновецкий, который, по слухам, не ладил с майором Леваковым, и потому их отношения не простирались дальше официальных.

Вокруг стола хлопотала батальонная медсестра Ольга Урюпина, курносенькая миловидная блондиночка откуда-то из-под Архангельска, которую, как только она появилась в батальоне, еще в Сталино, Леваков оставил при себе и не отпускал ни на шаг.

— Входи, лейтенант, гостем будешь! — широким жестом хлебосольного хозяина пригласил Леваков, обнял Красникова за плечи и повел к столу. Он посадил его рядом с собой и сам налил в его стакан шнапсу.

Налили себе и Моторин с Кривоносовым. При этом Моторин как-то все время брезгливо ухмылялся, словно его силком заставили пить, а он этот фашистский шнапс и на дух не переносит. Кривоносов же вел себя обычно: поглядывал на всех щупающими глазками из-под полуопущенных ресниц, словно не верил, что это застолье не таит в себе какой-то другой, тайный и враждебный, смысл, а есть как раз то, что оно и есть на самом деле — фронтовой сабантуйчик фронтовых офицеров. При этом Кривоносов как бы и не считал себя участником этого сабантуйчика, а лишь человеком, который всегда и во всех обстоятельствах выполняет свой долг, то есть, не ослабляя бдительности, выявляет затаившихся шпионов, предателей, паникеров и маловеров.

Майор Леваков подождал, пока наполнятся стаканы, позвал Урюпину:

— Садись, Ольга, и ты с нами. — Помолчал, заговорил торжественно и важно: — Сегодня, товарищи, у нас особый день — канун боевого крещения двадцать третьего отдельного штурмового стрелкового батальона под командованием гвардии майора Левакова. Вот так-то. И честь креститься первыми выпала роте лейтенанта Красникова… Андрея Александровича. Поэтому я предлагаю тост за нашего лейтенанта, за то, чтобы он успешно выполнил задание командования, остался жив и невредим, получил орден и еще одну звездочку на погоны. Или как в песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой». За твое здоровье, лейтенант! За твой и наш общий успех!

Все встали, потянулись к Красникову стаканами. Он смущенно улыбался, благодарил, будто именно эти люди выбрали его роту для предстоящего дела, уступили ему честь вступить в бой первым, хотя каждый из них не прочь оказаться на его месте.