Жернова истории - часть 1

— На такую правду, пожалуй, зрителя калачом в кино не заманишь, — зябко дернула плечом Лида.

— Сейчас, наверное, так и есть, — киваю, соглашаясь, — слишком уж свежи в памяти личные переживания каждого, кто был вовлечен в эту кровавую мясорубку. Но с течением времени воспоминания сгладятся, боль притихнет, и правда о тех днях, показанная на экране, станет очень нужна, особенно для новых поколений. Ведь и вранья вокруг наших дел будет наверняка накручено много, а кино должно будет этому противостоять, не дать исказить и затоптать то, что мы пережили, либо отлакировать и приукрасить, пусть даже из благих побуждений.

Тем временем мы миновали здание бывшего Английского клуба, на одной из колонн ограды которого я разглядел в слабеньком ночном освещении плакат (похоже, работы Родченко), который гласил что-то вроде: "Тот не гражданин СССР, кто не акционер Добролета!". На плакате был изображен взмывающий ввысь аэроплан, а внизу были даны адреса отделений банков, где можно приобрести акции.

— Лида, а ты- гражданин СССР? — спросил я ее кивая на плакат. Она сначала не поняла, потом рассмеялась, и вдруг расстегнула верхнюю пуговицу пальто, отогнула лацкан, сдвинула в сторону шарф… Теперь настала моя очередь недоумевать, пока я не разглядел в неверном свете редких фонарей приколотый к ее платью значок, изображавший одномоторный биплан, с красной эмалевой звездой наверху, в которую были вписаны цифры "1923", и синей эмалевой лентой с первыми слогами надписи "Общество друзей воздушного флота".

Вообще-то говоря, "Добролет" и ОДВФ – это были разные организации, хотя и основанные почти одновременно. Первая – это было акционерное общество для развития гражданской авиации. Вторая – основанная по инициативе Л.Д. Троцкого добровольная общественная организация с целью содействовать развитию военной и специальной авиации. Но, так или иначе, свою лепту в развитие советского воздухоплавания Лида внесла… Пока мы занимались на ходу рассматриванием плаката и значка, впереди уже открылся вид на памятник Пушкина.

Мы расстались с Лидой на Тверском бульваре. Помахав ей рукой на прощанье, я отправился к трамвайной остановке. Уже добравшись до дома, и наскоро поужинав, я задумался – что же мне делать дальше? Нет, вообще-то дел хватало. В наркомате я сейчас подключился к несвойственной моему отделу работе: с программой импорта сельскохозяйственных орудий и машин мы справились, но вот с их продвижением конечному потребителю возникли проблемы. Поэтому сейчас проводилась ревизия нереализованных запасов сельхозмашин, и они предлагались крестьянам со скидкой от 3- до 50 %, причем предпочтение отдавалась коммунам, совхозам и крестьянским кооперативам. Ну, внутренняя торговля – это было не мое дело, а вот к ревизии и оценке запасов меня как раз и привлекли.

Так что на работе дела шли своим чередом, но вот с моими политическими задумками дело обстояло непросто. Я лишь в самых общих чертах наметил себе линию поведения, а из конкретных дел наметил (и уже частично реализовал) лишь один пункт. Троцкого и левую оппозицию удалось частично вывести из игры, ослабить давление на этот фланг, и тем самым ослабить одновременно степень консолидации правящего большинства перед лицом общего врага. Теперь надо было двигаться дальше. Но куда и как?

Ничего глобального и эпохального я придумывать не стал. Стратегия дальнего прицела пока не желала ясно формулироваться. Для начала надо было решить те задачи, которые нельзя было отложить – с ними надо было разобраться до XIII съезда партии (точная дата которого пока не была известна). Чего же я хотел добиться к моменту съезда и на самом съезде? Надо было, наконец, ясно сформулировать для себя эту задачу.

При всех моих резких личных антипатиях к Сталину, я понимал, что в моей истории он получил поддержку большинства партии и пришел к власти отнюдь не случайно, не из-за одного только перевеса в мастерстве политической интриги. И другого руководителя, который мог бы держать в узде страну, которую необходимо жестко гнать вперед по пути форсированной модернизации, я не видел. Да, были люди, у которых имелся перевес перед Сталиным либо в знаниях, либо в глубине и гибкости ума, либо в человеческой порядочности, наконец. Но ни одному из них не под силу была та задача, которую история поставила перед Советской Россией. Троцкий? Этот, пожалуй, мог бы, но цена его восхождения к верховной власти – страшная внутрипартийная драка с непредсказуемыми последствиями. Слишком рискованно! Вот разве что Дзержинский… Но даже если забыть о том, что он совсем не желает оказаться в этой роли, он физически не выдержит предстоящего марафонского забега.