Жернова истории - часть 1

Здесь, еще с лета 1922 года, Давид Борисович настойчиво и целеустремленно превращал несколько выделенных ему кабинетов Соцакадемии в Институт Маркса-Энгельса. Отыскав его в кабинете теории и истории марксизма, я обнаружил Рязанова в гордом одиночестве корпящим над каким-то документом. Неужели какая-нибудь раритетная рукопись Маркса? Поздоровавшись, и удостоившись в ответ легкого кивка Давида Борисовича, так и не оторвавшего взгляд от бумаги, быстро подхожу ближе, движимый любопытством. Нет, это не раритет. Директор Институт Маркса-Энгельса сам что-то сочиняет.

Когда я подошел уже совсем вплотную к столу, Рязанов, наконец, соизволил поднять на меня глаза, буркнул – "присаживайтесь!" — кивком указывая мне на стул, затем, видимо, сочтя свое поведение недостаточно вежливым, со вздохом все же окончательно оторвал глаза от сотворяемого им документа, и промолвил:

— Желаю здравствовать! Вот, оторвали меня от бюрократического сочинительства – изобретаю проект постановления о переименовании Социалистической академии в Коммунистическую. — Однако, несмотря на то, что Давид Борисович постарался придать своему голосу слегка ернический тон, мне почему-то казалось, что он придает этому переименованию некое значение. — К нам-то с чем пожаловали?

— Позвольте представиться – Виктор Валентинович Осецкий! — не забываю о правилах хорошего тона.

— Полноте, голубчик! — машет на меня рукой Давид Борисович. — Я еще не старик, и провалами памяти не страдаю. Это ведь вы подходили ко мне на лекции в Коммунистическом университете, когда тамошние комсомольцы заварушку устроили? С вами еще такая симпатичная барышня была… — и тут Рязанов снова вздохнул, но на этот раз едва заметно. — Так что у вас за дело?

— Дело такое: разбирая мои старые архивные бумаги, я натолкнулся на записку Леонида Борисовича Красина с резолюцией Ленина. Как я слышал, теперь подобного рода бумаги положено…

— …Теперь подобного рода бумаги положено сдавать в Институт Ленина при Истпарте, — продолжил за меня мою мысль Рязанов, — но вы явились не по адресу: этим делом у нас заведует сам товарищ Каменев. — И с этими словами Рязанов воздел указательный палец к небу, сохраняя торжественно-серьезную мину на лице.

— А не могли бы вы, Давид Борисович, взять на себя труд переправить эту бумагу в Институт Ленина таким образом, чтобы она непременно попала в руки Каменеву? И чтобы никоим образом нельзя было определить, что эта бумага исходит от меня? И еще крайне желательно было бы, чтобы вместе с этим документом к Льву Борисовичу попал еще один, к делам Истпарта отношения не имеющий, но имеющий большое значение лично для товарища Каменева. — Я вопросительно уставился на своего собеседника.

Рязанов медлил, немного нахмурившись, и разглядывал меня в упор. Зная его репутацию, я решил, что называется, не темнить, а рассказать все, как есть. Доносить он ни в коем случае не будет, а если откажет – есть и другие варианты. Правда, будет немного жаль той толики нервов, которую пришлось потратить накануне. Пользуясь тем, что Фрумкин, замещавший Красина на время пребывания того во Франции, на несколько минут оставил меня в кабинете наркома одного, я лихорадочно обшарил несколько архивных папок, и под конец все же обнаружил столь нужный мне документ с ленинским автографом.

— Так вы хотите, пользуясь моей добротой, подбросить Льву Каменеву горячий уголек за пазуху? — прервал молчание Рязанов.

— Именно! — не раздумывая, согласился я. — Вот, если хотите, можете ознакомиться с письмом, которое требуется "случайно" подколоть к официальной корреспонденции, которая пойдет от вас в Институт Ленина к Каменеву. А достаточный предлог для такого официального обращения я вам принес. — И с этими словами я протянул директору Института Маркса-Энгельса и записку Красина с ленинской резолюцией, и собственное письмо, написанное аккуратнейшим чертежным шрифтом…

Рязанов внимательно изучил оба документа и снова задумался.

"Этот Осецкий непрост, ох, непрост. В корень зрит. Недаром он мне тогда, уже при мимолетном знакомстве, показался весьма неглупым человеком". — Рязанов внутренне усмехнулся своим мыслям и промолвил, с прищуром глядя на меня:

— А что, если мне просто придти, да самому выложить Каменеву это письмо? От себя лично?

— Нет, не пройдет, — тут же отзываюсь на этот зондаж. — Заершится наш председатель СТО: "опять, — скажет, — этот полуменьшевик тут воду мутит!" У вас ведь, Давид Борисович, в нашем руководстве репутация штатного возмутителя спокойствия. Даром, что вы ни в одну оппозицию не входили и не входите, а потому вас, простите, всерьез не принимают, и гонений не устраивают.

— Ладно, — Рязанов снова тянет паузу, — отнесу я Каменеву ваш документик. Так, чтобы он ни о чем не догадался, и ни меня, ни вас, с этим делом связать не смог.

* * *