Жернова истории - часть 1

Хотя в ее голосе звучала вопросительная интонация, я почему-то решил, что выбранное ею направление она вовсе не собирается выносить на обсуждение.

В лесу нам практически не встречалась гуляющая публика, и было довольно тихо – были слышны лишь шум ветра в ветвях, щебетание птиц и другие лесные звуки. Лида задумчиво смотрела по сторонам, скользила взглядам по ярким пятнам цветов, украшавших полянки, вслушивалась в птичье пение, и неожиданно заявила:

— Не люблю лес!

Затем она, видно, смутившись своей категоричности, немного поправила себя:

— Не этот лес… Тут, можно сказать, и не совсем лес – так, что вроде Венского леса, или Булонского леса под Парижем, как мне мама о них рассказывала. Скорее парк, чем лес. — Она замолчала, приостановилась, обвела глазами окружающий пейзаж, как будто ища подтверждения своим словам, и вновь заговорила, опять перейдя на категоричный тон:

— Я лес не люблю еще с гражданской. Тогда пришлось несколько раз за бандами по лесам гоняться. Особенно в сумерки, или ночью – ужасное ощущение. Где свои, где чужие – непонятно. Из-за каждого дерева, из-за каждого куста в спину пальнуть могут. Или по-тихому, ножом… Сколько я там товарищей потеряла!

Девушка тряхнула головой, словно отгоняя нахлынувшие воспоминания, и двинулась по тропинке дальше. На ее лице исчезло суровое выражение и родилась полуулыбка.

Ведомый своей спутницей, я вышел с ней к одному из двух пешеходных наплавных мостиков через Москву-реку, который имелись в Серебряном Бору – к тому, что был ниже по течению, и вел к санаторию, занимавшему обширную территорию на другом берегу, в сосновом лесу, который, собственно, и назывался ранее Серебряным Бором, и лишь затем это название было перенесено на полуостров. Перед нами, за водной гладью, возвышался обрывистый берег, на котором справа просматривались домишки деревни Троице-Лыково, и золотились на солнце купола церкви Живоначальной Троицы.

— А почему ты не хочешь идти на пляж? — ступив на мостик, задаю ей этот вопрос, решившись, наконец, вмешаться в течение событий.

— Да купальник я забыла, — досадливо махнула головой Лида, — поэтому не получится на пляже искупаться. Но я знаю местечко пониже санатория, где под береговым обрывом есть участок пологого берега. Место, считай, безлюдное, да там и кусты густые к самой воде подходят, можно незамеченной в воду залезть.

И в самом деле, пройдя еще минут десять по высокому берегу Москвы-реки вниз по ее течению, мы обнаружили едва заметную тропинку, сбегающую вниз по крутому склону. Внизу, у воды, виднелись сплошные заросли кустарника. Спуск был нелегким, и, поддерживая Лиду, опиравшуюся на мою руку, чтобы удержаться на осыпающейся под нашими подошвами тропе, я задавался вопросом – а наверх-то мы сумеем вскарабкаться?

Когда спуск был закончен, я разглядел между зарослями узенький проход, ведший на малюсенький песчаный пятачок у самой воды. Лида, не теряя времени даром, проскользнула между ветвями за ближайшую купу кустов, бросила свою сумку на траву, на ходу развязывая поясок, и взялась за подол своего модного – едва до колен – светлого платья-рубашки простенького прямого покроя.

Я тут же развернулся в противоположную сторону, хотя меня преследовало смутное подозрение, что этот джентльменский жест мог и не заслужить одобрения моей спутницы. Найдя достаточно защищенную от посторонних глаз позицию, я быстренько переоделся, и отправился догонять Лиду, которая, судя по шумному плеску, была уже в воде.

Москва-река в Серебряном Бору была удивительно прозрачной, почти не затронутой промышленными загрязнениями, как в мое время. Чистое песчаное дно, на котором кое-где были видны колышущиеся под воздействием течения водоросли, при ясной солнечной погоде хорошо просматривалось на глубину примерно полутора-двух метров. Однако река несколько удивила меня своими обширными мелями, да и была явно уже, чем в мое время. Впрочем, я практически сразу вспомнил, что она действительно серьезно обмелела уже к концу XIX века, и стала более широкой и полноводной после завершения строительства канала Москва-Волга в 1937 году. Именно тогда Серебряный бор стал островом, будучи отрезан каналом Хорошевское спрямление, и тогда же появился Хорошевский мост через этот канал. Была затоплена Троице-Лыковская пойма, и на ее месте появился Строгинский затон со Щукинским полуостровом, небольшие озерца на болотистых участках Серебряного Бора образовали единую водную систему, связанную с Москвой рекой ("Бездонное озеро"), а на сами болота, еще более подтопленные в связи с подъемом уровня воды, была намыта масса песка, образовавшего на берегах Серебряного Бора новые пляжи…