Жернова. Книга 1

Поднявшись с лежака, он лишь сейчас почувствовал, что мочевой пузырь переполнен — низ живота почти сводило судорогой. В уборной рядом с глубоким желобом для стока мочи, на длинной цепи стояла на четвереньках бритая порха, которую насиловали двое парней. Один тянул невольницу за уши, заталкивая разбухший пенис ей в рот, другой пристроился меж худых грязных ягодиц, вбивая огромный член в прямую кишку девушки. Вторая рабыня лежала на спине с широко раздвинутыми ляжками — над ней усердно трудился еще один порх.

— Видал! А ты боялся… Можешь пользоваться в любое время, — Коста довольно лыбился, наблюдая за насилием. Вся сцена вызывала отвращение. Возбуждения Бренн не почувствовал вообще. Отодвинувшись подальше, помочился в желоб. А когда повернулся, то позабыл, как дышать, — насильник как-раз поднимался с лежащей на спине женщины. Только это была не женщина. Это был парень — с отрезанными яйцами и пенисом, на месте которых багровел ожог, а из дырки мочеиспускательного канала торчала деревянная трубка.

За спиной заржал Коста. — Покажи-ка зубки, сучья жопа! — приказал он кастрату. Тот послушно открыл рот, растянув пальцами губы и показал изуродованные десны с глубокими ямами вместо зубов.

— Видал, девяносто девятый! Этот бывший живец здесь уже пару месяцев сосет и жопой трудится, еще до того, как нас в Загон пригнали. Говорят, обоссался от страха во время Игры … Так хозяин приказал его выскоблить и вырвать зубы, чтобы было приятнее иметь его в слюнявый рот, — охотно объяснил Коста, освобождая из-под набедренной повязки торчащий колом член.

— Стать сучьей жопой можно в любой момент… — добавил он, хватая кастрата за уши и резко придвигая к своему паху, — особенно это касается таких трусливых смазливых крысят, как ты, свежак… — Гляди — гляди, — сипел Коста, сжав ноздри задыхающемуся кастрату, — это твое сраное будущее, девяносто девятый. Готовься!

***

В спертом воздухе висело гнетущее молчание, нарушаемое тяжелыми вздохами, вскриками во сне, звуками, доносившихся из уборной, куда изредка проходили парни. Бренн забывался на несколько минут, и снова просыпался, не в силах принять весь ужас происшедшего. Он, свободный подданный, чистый перед законом… — ну, по крайней мере, так постановил Суд — вмиг оказался на самом дне, став презираемым домашним скотом, с которым могли делать, что пожелают.

На рассвете тьму подвала трижды пронзил тоскливый вой трубы. Резко сев, Бренн увидел, как порхи вскакивают с лежаков, покачиваясь со сна и растирая глаза. Через несколько минут слуги притащили «корм» — три огромных таза вареной полбы с рубленной свининой. К каменному столу подходили по десятку человек — сначала «старожилы», имевшие лежаки ближе к дверям, где было больше света и воздуха. Потом те, кто пришел в Загон позднее, и последними — Бренн и двое селян. За тем, чтобы никто не остался без пищи, внимательно следил Гайр. Сам он уселся за стол вместе с последней партией едоков, и в тазу оставалось еще достаточно корма, чтобы набить животы.

— Ты ешь давай, — шепнул Бренну сосед с номером сорок пять, — в большой семье клювом не щелкай…

Не ожидая и малейшей доброжелательности от товарищей по несчастью, Бренн почувствовал, что дышать будто стало легче, но напряжение, сковавшее тело и душу, не оставляло ни на миг.

— Да чего-то не лезет… — смутился он, настороженно глянув на Сорок пятого — широкоплечего гибкого парнишку с пепельно-серыми косами, свисающими вдоль висков, и яркими синими глазами.

— Ну, это по-первам… — пояснил синеглазый, — с перепугу… Тебя, по всему видать, не так давно освежевали, вот и колбасит не хило…

— Освежевали?

— Ну, в свежака обратили… — объяснил парень, — шкуру содрали…

— Да, — кивнул Бренн, уставившись на каменную столешницу, — содрали… Вчера…

— Вот я и говорю — привыкнешь… Ты еще ничего держишься — многие по два дня со сральников не слазят…

Бренн не хотел привыкать. Но его никто не спрашивал. Однако, видя, что синеглазый не пренебрегает им, он чуть осмелел и решил задавать вопросы, пока тому не надоест отвечать.

— А ты здесь уже давно?

— Да почти две недели… За это время каждый день пригоняли по несколько человек… А вчера, когда вас притащили, как раз набралась сотня свежаков без одного… Потому ты девяносто девятый… А мог быть сотым, — охотно делился сведениями синеглазый.

— И куда делся еще один?

— Ну, Шило эти недели мордовал нас на Скотном дворе до усрачки… и от усердия, видать, перестарался, — одного свежака насмерть забил, — спокойно рассказывал парень. — Говорят, Тухлый Краб рассвирепел и заставил его выплатить тройную стоимость порха. Шило прям взбесился…

— Скотный двор… Это…

— Да место на берегу, где дрессировки проходят, сам увидишь… Мы же не люди, мы — скот… — Парень говорил это без злости, равнодушно… Он свыкся.