Жернова. Книга 2

Бренн подтянул девушку за руки, чтобы приподнять ее на спине повыше, и задрал голову, разглядывая колонну, по которой спускался в капище, и выискивая первые точки опоры для рук и ног. У него получилось. Хотя и с трудом, — зачем врать самому себе. В общем, повезло, — если бы колонну вырубили вертикальной, а не наклонной, то сорваться с грузом, тянущим назад, было бы проще простого. Обратный путь — до дремавшего «в дозоре» Шагги — показался Бренну в два раза длиннее. С облегчением освободившись от ноши, он прислонил девушку к замшелой стене. И что с ней делать дальше? Кто она? Где ее спрятать? Он умыкнул чужую порху, но в процессе «воровства» не задумывался об этом, — слишком сильным было потрясение от увиденного… А теперь от вопросов не отмахнешься. Надо что-то решать.

Обрадованный появлением хозяина кот тщательно обнюхал девушку и уселся ей на колени. Глаза привыкли ко мгле, и Бренн пытался получше разглядеть в сумраке спасенную жертву и отыскать клеймо рабыни… Он невольно хмыкнул, откидывая пряди волос с тела порхи и рассматривая ее грудь и бедра. Девка была красива, даже несмотря на то, что гладкую нежную на ощупь кожу покрывали разводы крови и копоти. Теперь, когда он немного пришел в себя, прикосновения к женскому телу вызвали знакомую горячую волну внизу живота — но возбуждение быстро угасло, уступая место раздраженному состраданию к жертве и растерянности от всего произошедшего. С неохотой пришлось признать, что большинство его шустрых знакомцев воспользовались бы беспомощностью порхи, и уже давно поимели бы ее или на черном камне в капище, или здесь — в грязи, и затем бросили, ни на минуту не задумываясь о ее дальнейшей участи. А вот он — лох и жалкий кортавида-убийца — не в силах задавить неуместную жалость, хотя дураку понятно, что спасать надо себя, а не чужую невольницу, коих в Лааре десятки сотен… как собак нерезаных…

Ругая себя, Бренн развернул мешок, вспорол и сделал разрезы по бокам. Теперь, в такой рванине, девушку точно примут за порху, кем бы она ни была на самом деле, а длинные волосы можно скрутить и замазать грязью. Внутри бродило неутихающее раздражение и на себя, и на нее. Вся эта история со «спасенной девой», прямо, как в бабских книжицах, ломала планы и усложняла и так непростую ситуацию

***

Тело ломило. В глазах расплывались красные пятна. Она с трудом проглотила вязкую слюну, — распухший язык еле ворочался, а губы растрескались. Приоткрыла глаза, и тут же болезненно зажмурилась. Перед внутренним взором маячило страшное звериноподобное лицо, и внутри разрастался панический ужас. Часто задышав, она все же поняла, что она очень замерзла, сидит на острых камешках, и ее голая спина упирается в шершавые глыбы. Рядом кто-то дышал, двигался, и это заставило ее вновь замереть. Неожиданно ее голову резко наклонили, накрыв душной колючей холстиной. Забившись, она завизжала, и тут же жесткая ладонь зажала ей рот, а другая — стиснула шею. — Заткнись, дура! — зашипел голос, — или хочешь сдохнуть?

Она замотала головой, широко раскрыв глаза. Увидела едва вырванное из полумрака угрюмое худощавое лицо незнакомого парня, похоже, ее ровесника. — Я вытащил тебя из дерьма, порха — коротко сообщил он, — пошустрее приходи в себя, не то оставлю тебя здесь — недосуг мне с дурочкой возиться. — Он напряженно смотрел ей в глаза, и лишь дождавшись кивка, убрал ладонь с ее губ. Она растерянно оглядела драный мешок, надетый на нее лишь до плеч, и, поджав колени, стала лихорадочно натягивать бурую ткань, пытаясь прикрыть все тело и морщась от боли в опухших запястьях. В лицо бросилась краска стыда, и ей стало жарко. — Не суетись, порха, твои тощие телеса мне без надобности… — неуклюже успокаивал ее парень, — как звать?

Она открыла рот… и поняла, что не может вспомнить ни свое имя, ни кто она, и вообще — ничего из того, что с ней случилось. В памяти всплывали только темный ужас, холод, боль и кошмарные лица человекозверей.

— Отвечай! — грубо встряхнул ее спаситель, — слышишь? Или тебе язык вырвали?

— Я не помню, — сипло прошептала она, губы тряслись.

— Ладно, неважно, — махнул он рукой, с досадой глядя, как она одергивает на себе мешок… Несмотря на панику, она упорно пыталась рассмотреть парня. Крепкий, худощавый, с вьющимися, неровно остриженными светлыми волосами. Губы твердо сжаты, вдоль скулы тянется почти незаметный белесый шрам, приподнимавший угол рта, отчего казалось, что на угрюмом лице постоянно живет усмешка. Наверное, она бы сказала, что он хорош собой, если бы не сдвинутые темные брови и мрачный взгляд. Она глубоко вдохнула и вздрогнула — что-то теплое, пушистое прижалось к ее замерзшим ступням и издало сиплое гавканье. Дикими желтыми глазами из темноты на нее пристально смотрел лохматый кот.