Жернова судьбы

– Шея сгорит, – сказал Фрол. – Сметаной помазать бы надо, чтоб не горела.

– Да где ж он сметану возьмёт? Опосля уж, – откликнулся Савва.

После обеда в гостеприимной берёзовой рощице и продолжительного отдыха с перекуром и разговорами, а то и со сном, косьба возобновилась с тем же усердием и старанием. Останавливаться было нельзя, пока стояло вёдро, надо было скосить всё подчистую, чтоб ни зёрнышка не пропало. С удивлением Ванька обнаружил, что усталость пропала, осталось только желание работать и работать, чтоб дело было сделано. Не только у себя, у всех крестьян он обнаружил подобный раж: песни лились звонче, косы взмахивали чаще, косцы шли быстрее, перекрикиваясь и перешучиваясь меж собой. Словно какая-то волшебная сила одолела разом всех и придала новых сил.

Наконец, уже затемно Фрол и ещё несколько мужиков, посовещавшись, решили закончить на сегодня.

– Кончай работу! – раздались крики, и косари, прихватив инструмент и котомки, заторопились по домам. Всех пришедших из имения разобрали по дворам, всех, кроме Ваньки: он в деревне никого не знал, а навязываться было не в его характере.

«Ничего, – подумал он, – погода хорошая, переночую под кустом, а там посмотрим». Не тут-то было.

– Вань, а Вань! – Савка дёрнул его за рукав. – Айда ко мне в избу спать! Мамаша у меня добрая, не заругает.

– А отец?

– Умер он три года назад, – отрок на мгновенье загрустил. – Айда! Не под кустом же ты будешь ночевать?

– Ну… – замялся Ванька. Но Савва уже схватил его за рукав и потащил за собой:

– Идём!

Изба, в которой жил Савка, стояла почти на околице деревни, обнесённая разваливавшимся тыном.

– Маманя! – громко возвестил о своём приходе отрок. – Я здеся!

Навстречу старшаку из избы выкатился горох: девочка и мальчик, которых Ванька уже видел, и ещё девочка и мальчик поменьше, лет четырёх, настолько похожие, что парень даже протёр глаза от удивления. Савка засмеялся и схватил обоих малышей на руки:

– Это Пашка и Дашка, двойняши! И не отличишь! А это Аксютка и Стёпушка, ты их уже видел.

Малыши уставились на Ваньку, вытаращив одинаковые голубые глазёнки. Аксютка, сощурившись, спросила:

– А ты к нам что ли? На постой?

– Ну, если ваша матушка дозволит, – нерешительно сказал парень.

– Дозволит! – махнул рукой Степан. – Не боись! Айда!

Он взял Ваньку за руку и повлёк в дом:

– Маманя! – заорал мальчишка. – Мотри, кого-то я привёл! Не спотыкнись об порог! – это он адресовал уже парню. Ванька, конечно же, споткнулся да ещё стукнулся макушкой о притолоку: не пригнулся как следует, и оказался в тёмной курной крестьянской избе, слабо освещаемой лучиной.

– Кого же? Да не ори, оглашенный! – из запечья выглянула невысокая и нестарая ещё женщина, больше парень ничего не смог разглядеть. Он нашёл глазами божницу, перекрестился, отвесил поясной поклон и лишь потом поздоровался:

– Доброго вам здоровья, хозяюшка!

– И тебе поздорову! – откликнулась она. – А ты кто такой будешь?

– А это, маманя, – вмешался Савва, спуская малышей на пол, – дворовой из барского имения, в помощь пришёл. Первый раз, а здорово наблашнился! От дядьки Фрола не отставал! Переночевать ему негде, я и позвал.

Женщина молчала и разглядывала гостя. Ванька чувствовал себя очень неловко, переминался с ноги на ногу:

– Ежели вам в тягость, я пойду…

– Да куда ты пойдёшь, Ванятка! – возмутился Савка. – Не под кустом же ему ночевать, как зайцу! Маманя, он со мной ляжет, я потеснюсь! Вишь, худой какой!

Худым Ванька точно не был, женщина усмехнулась:

– Ладно, идите, работники, умойтесь во дворе, а я на стол соберу.

Во дворе, аккуратном и прибранном, был хлев, сарай, курятник и прочая нехитрая крестьянская постройка, в хлеву было слышно движение и шумное дыхание скотины.

«Они не бедняки», – подумал парень.

– А где баня? – спросил он.

– Баню ветром сильным повалило, всё никак не отстрою, – словно оправдываясь, сказал Савка. – Мыться будем за сараем.

Там они и помылись, поливая друг друга из ковша и стараясь беречь воду.

– А где же твоя матушка моется и сестрёнки?

Савка вздохнул:

– Тута. А в баню к тётке Федосье ходим. Я никак всё…

– А что же помочи не попросили? У мира? – поинтересовался Ванька.

– Я сам! – вскинулся отрок. – Я могу, вот опосля страды и отстрою!

Ваня почувствовал в парнишке гордый нрав и усмехнулся. Чем-то Савва напомнил ему его самого. Вытерлись полотенцем, Савка убежал в избу, Ваня потянул из котомки чистую рубаху переодеться, а вот пропревшую насквозь надо было постирать. Он оглянулся в поиске какой-нибудь лохани и услышал шаги: к нему подошла хозяйка дома.

– Как вас звать-величать, матушка? – спросил парень.

– Ариной Тимофеевной люди кличут. Тебе надобно ли что?

– Да вот рубаху замыть… Нет ли лохани какой?

– Давай, – протянула она руку. – Сыну стирать буду и твою заодно.

– Не надо, Арина Тимофеевна, я сам…

– Сам с усам! – засмеялась она. – Давай, говорю! Да в избу иди, ужин на столе!